Газета День Литературы # 88 (2003 12)

"Столбцы" — первая, оглушительно скандальная книга Заболоцкого — вошла в историю советской поэзии как апология гомерического абсурда. Само название в мрачном контексте дальнейшей судьбы автора овеялось чем-то потусторонним, мистическим. Столбики из пыли, из фосфора… На самом деле изначально совсем другое закладывает в это слово автор, одержимый мыслью о переорганизации бытийного пространства. Столбцы — пункты отчета, графы ведомости, свидетельства дисциплины и порядка. Первоэлемент поэзии — "аккуратная колонка строк". Столбец о футболе, столбец о свадьбе, столбец об игре в снежки.

Ничего богемного или заумного тут нет и в заводе.

В заводе нет. А в итоге есть. Сочиняет же Заболоцкий манифест обериутов! И отнюдь не изымает себя из их разукрашенной ватаги. И по мере того, как осыпаются перья, он среди них оказывается едва ли не главной фигурой. А когда по ходу десятилетий очерчивается его гениальность, ею как бы и оправдывается само существование такой ватаги в обжигающе-леденящей атмосфере Ленинграда эпохи Великого Перелома. Так зачем ему их безумства?

А помогают сдуть с поэтического слова туманы, нанесенные символистами, изжить клекот акмеистов, забыть бормотание футуристов. Сдвинуть поэзию с насиженного места. Вещественный мир в "Столбцах" демонстративно сдвинут, и степень сдвинутости — такая же интуитивно угаданная реальность, как и "прямая, как выстрел", логика "голого слова" — голография наивного зрения.

Это никакой не бал-маскарад, это повседневная жизнь, узнаваемая точечно. Вот пекарня, вот рыбная лавка, вот умопомрачительная закусь на свадьбе (мечта наголодавшегося студента). Вот коты, путешествующие с крыш в комнаты и обратно (ностальгия по провинциальному уюту детства). Вот попы, бессмысленно кадящие тут и там (свой атеистический пафос Заболоцкий объяснил в 1926 году таким "практическим" соображением: естественно-научное мировоззрение недоступно для насмешки, тогда как верующего оскорбить очень легко).

При таком объяснении невольно ищешь усмешку, спрятанную в углах рта… Не хочет он оскорбить! Просто пускает фигуру попа в общую карусель бытия. Как пускает туда красноармейца, пролетария, "комсомол" и даже бюст Ильича как достоверный, наощупь реальный предмет нового быта.

Когда цензура требует Ильича убрать, на его место всаживается "кулич". "Комсомол" остается — как нечто, во что сходу садится крепнущий младенец.

Никакого специального апокалипсиса нет. Ни пепла, ни серы. Свинцовый отблеск — вскользь. Куда больше — меди. Медные копья надгробий, медные монеты нищих, медные листья деревьев, медные бляхи извозчиков, медные крестики младенцев, медные трубы музыкантов… Кислый вкус меди чувствуется — если искать во всем этом логику. Но находишь — отсутствие логики. Зияющее отсутствие логики. Сдавленный вопль о логике.

Высока земли обитель.

Поздно, поздно. Спать пора!

Разум, бедный мой воитель,

Ты заснул бы до утра.

Если задавать логичные вопросы, то набредешь на пушкинское: "Зачем крутится ветр в овраге?.." У Заболоцкого вопрос о цели и смысле бытия отдает изначальной безнадегой: "Хочу у моря я спросить: для чего оно кипит? Пук травы зачем висит, между волн его сокрыт?" Иначе говоря: зачем все "вверх ногами"? Зачем все "наоборот"? Зачем жизнь "летает книзу головой"?

Встречный вопрос: зачем всё это отливать в строки? Ответ:

Если где-нибудь писатель

Ходит с трубкою табачной —

Значит, он имеет сзади

Вид унылый и невзрачный.

Сквозь мнимую заумь пробивается здравый смысл, тем более сильный поэтически, что он покалечен. По Ленинграду идет слух о замечательном поэте. За "Столбцами" охотятся, переписывают от руки. Исаковский, казалось бы, невообразимо далекий от таких столбцов, отдает им должное. Багрицкий читает их Антокольскому. Антокольский, взяв с собой жену, артистку Зою Бажанову, идет к Заболоцкому знакомиться и слушать стихи.

Тут девка водит на аркане

Свою пречистую собачку,

Сама вспотела вся до нитки

И грудки выехали вверх.

А та собачка пречестная.

Весенним соком налитая,

Грибными ножками неловко

Вдоль по дорожке шелестит.

Начитанная Зоя Бажанова восклицает:

— Да это же капитан Лебядкин!

Заболоцкий прячет усмешку в углы рта:

— Я тоже думал об этом. Но то, что я пишу,— не пародия, это моё зрение.

Что ему вспоминается при этом? "Бесы" Достоевского? А может быть, Блок, который заметил, впервые прочитав "поэзы" и "хабанеры" Северянина, что это капитан Лебядкин, то есть истинный поэт, не нашедший темы. Предвидя недоуменные вопросы, Блок тогда уточнил: "Стихи капитана Лебядкина очень хорошие". Может, так оно и есть?

Краса красот сломала член

И интересней вдвое стала,

И вдвое сделался влюблен