Газета День Литературы # 98 (2004 10)

А.П. Оглядываться в литературе по сторонам мне не хочется. Я на самом деле не знаю, левый я или правый. Два десятилетия прожив в Германии, я, конечно, поотстал от российского культурного процесса. Когда начинал писать свои повести и рассказы, приятели, с которыми когда-то работал в "Комсомольской правде", предложили: "Старик, надо бы тебе познакомиться с писателями. Ты же никого не знаешь…" Посоветовали обратиться в один известный литературный журнал. Я прихожу в редакцию представиться, познакомиться, поговорить о литературе, о главных течениях, крупных фигурах. То есть действую на европейский манер: если мне что-то нужно, сам иду к горе. Захожу в приёмную, обращаюсь к секретарю: "Можно пройти к главному редактору?" — "Его нет. А что вы хотите?" — "Хотел пообщаться, рассказать о себе и своих планах" — "Нашли время знакомиться. У людей свободной минуты нет…" Я подумал, на самом деле — глупая ситуация. Кому я там нужен сам по себе? Вдруг открывается дверь из кабинета заместителя главного редактора, выходит какая-то дама (позже узнал, что это и есть зам. главного редактора) и недружелюбно спрашивает: "Кто вы такой?" Представиться учёным мне было неловко, что делать учёному в литературном журнале? Я говорю: "Хотел бы пообщаться с литераторами, совершенно не знаю мира литературы, посоветоваться…" Дама мне говорит: "А кого вы из современных писателей знаете? Вы знаете Виктора Ерофеева?" — Я говорю: "Нет". — Она мне: "Ну, как вы можете, не зная Виктора Ерофеева, о чём-то думать в литературе? Вам немедленно надо читать Ерофеева. А вы знаете Виктора Пелевина?" — "Нет." — "Знаете Татьяну Толстую?" — "Нет." — "Так вы совсем литературу не знаете. А чем вы занимаетесь?" — "Бизнесом". — "Ах, бизнесом. Катя, (обращается к секретарю), сколько у тебя журналов прошлых осталось?" — "27 журналов", — говорит Катя. — "Вот купите у нас все 27 журналов. Этим вы поможете литературе". Я быстрее отстегнул деньги, естественно, ни одного журнала не взял, ушёл, думаю, с такими людьми контактировать нет никакого желания.

В.Б. Догадываюсь, что это был за либеральный журнал, догадываюсь, с кем вы говорили.

А.П. Ну, либеральный, не либеральный — я и до сих пор не разбираюсь во всех этих нынешних течениях, потому что не вижу смысла тратить время на изучение писательской междоусобицы. Тем более, что к собственно литературе она никакого отношения не имеет. Купил я тогда всех этих модных прозаиков, пробовал читать. Начинаю с Ерофеева. Матерщина сплошь. Я вырос на сухумской улице, сирота, у меня ни отца, ни матери в детстве не было, знаю мат, что называется, во всех оттенках. И я был шокирован пошлостью этого ерофеевского мата. Скабрёзностью его. Листаю десять страниц, двадцать, везде одно и то же, похабные людишки, похабные слова. И все с каким-то даже любованием, авторским восхищением этой мерзостью. Я понимаю, что бывает необходимость подчеркнуть маргинальность своего персонажа, использовать для передачи его речевой характеристики специфические выражения. Но мастерство писателя, мне кажется, не в том, чтобы напрямую цитировать брань, влезать за своим героем в помойку, вываливая и читателя в грязи, а в прямо противоположном: пользуясь цивилизованными приемами, эвфемизмами и метафорами, передать всю отвратительность такой жизни, вызвать неприятие читателя, его желание быть чище, выше, благородней, бежать подобной ситуации. То есть задача писателя — поднимать, а не опускать читателя. Просвещать, а не растлевать.

Потом открываю Пелевина. "Чапаев и Пустота". Вязну в нём, нет энергетики, нет движения, нет смысла… Отложил. Решил, пусть жена вслух почитает, может, на слух я пойму. Зачем-то он востребован читателем? И потом, в ушах ещё давление этой редакторши из журнала: "Если Вы таких писателей не знаете, что Вам делать в литературе?" Почитал "Кысь" Толстой. Какой-то выдуманный стилизованный язык, злостно вымышленная история нашего эволюционирования. Может, преподавателям русского языка за рубежом такие стилистические упражнения даже интересны, но мне-то зачем? Я русский язык искренне люблю, почитаю его за великолепное и здоровое разнообразие, которое дает возможность, и не коверкая и не выворачивая его наизнанку, передать любые чувства и мысли. Четвёртую книгу открыл. Я сейчас и не помню автора, тоже оказался мне не интересен. Может, они и модные, но, извините, рядом с той великой мировой литературой (русской, французской, английской, испанской, немецкой, американской), которая уже накоплена человечеством и куда я погружаюсь с наслаждением, эти писатели выглядят, право, частным случаем, мотыльками-однодневками — на любителя. На этом я и закончил своё знакомство с современной "литературой".