Газета "Слова и дела" №8-9 от 19.08.2014

Они будут выступать, как правило, соединениями не меньше дивизии и будут использованы в соответствии с оперативными планами Верховного Командования СССР». Как оказалось впоследствии, польское командование трактовало выражение «польские армейские части», как все части армии, другими словами - как всю польскую армию в СССР, которую можно посылать на фронт после достижения полной готовности. Вторую часть статьи Андерс игнорировал и саботировал отправку на фронт отдельных приведенных в боевую готовность дивизий до завершения полной подготовки всей польской армии. Таким образом, за весь почти годовой период пребывания польского контингента на территории СССР ни одно его подразделение так и не появилось на советско-германском фронте.

В декабре 1941 года премьер-министр и верховный главнокомандующий ВС правительства Польши в изгнании генерал Сикорский, назначенный им командующий формировавшейся в СССР польской армией генерал Андерс и начальник штаба ВС генерал Климецкий посетили Куйбышев, Москву и Бузулук Чкаловской области (ныне - Оренбургская область). В Куйбышеве они встретились с посланником Котом (посольство к тому времени было эвакуировано в «Запасную столицу» из Москвы вместе со всем иностранным дипкорпусом), были приняты Председателем Президиума Верховного Совета СССР. М.И. Калининым (часть советских органов государственной власти также переехала в этот приволжский город), а в Москве Сикорский и Андерс дважды встречались со Сталиным. На всех встречах по-прежнему превалировала тема советско-польского военного сотрудничества. Стремясь закрепить в этой сфере обязательства партнера, надежность которого уже вызывала сомнения, советское руководство пошло на подписание еще одного двустороннего документа. 4 декабря в Москве была принята Декларация правительств СССР и Польши о дружбе и взаимопомощи. «...Польская армия, - было в очередной раз зафиксировано в ней, - будет вести войну против немецких разбойников рука об руку с советскими войсками...».

7 декабря все три генерала в сопровождении заместителя наркома иностранных дел СССР А.Я. Вышинского проинспектировали процесс формирования польской армии. Андерс произнес «пламенную» речь перед польскими офицерами. В ней, в частности, говорилось: «Для меня лично было бы счастьем получить первый оперативный приказ советского командования о выступлении на фронт».

Последующие события, однако, показали, что эмигрантская военно-политическая элита, прикрываясь лицемерными заверениями в верности указанным соглашениям, на самом деле не собиралась их выполнять.

Так, вскоре тот же Андерс при очередном посещении Бузулука в узком офицерском кругу своих приближенных был уже предельно откровенен и высказал прямо противоположное тому, что произносил ранее в присутствии Вышинского. «Я очень рад нашему выбору, - заявлял он, - так как предназначенная нам территория достаточно удалена от фронта и военные действия не будут нам мешать в период обучения. А, когда Красная Армия развалится под ударами немцев, что произойдет не далее, как через несколько месяцев, мы сможем пробиться вдоль Каспийского моря в Иран. Являясь тогда единственной вооруженной силой на этой территории, мы сможем делать всё, что хотим». (Павлов. Запасная столица. Самара, Самарский Дом печати, 1995., сс. 80-81).

Обратите внимание: эти слова произносил деятель, чья страна была оккупирована немцами, чьё правительство находилось на содержании Великобритании, а армия - на содержании Советского Союза. Воистину, не часто встречается в политике (даже с учетом того, что она порой делается «не в белых перчатках») подобная «гремучая смесь» из двурушничества, спеси и цинизма.