Газета Суть времени №168

На деле же сочетание этих экспозиций недвусмысленно выглядело как попытка, с одной стороны утвердить «правильную» (по мнениям устроителей этой выставки) концепцию советской истории, а с другой — поиронизировать над «порчей», которую якобы принесло искусству «навязывание» ему идей коммунизма, «безбожия» и пр.

Соответственно, если общий тон комментариев со всякими техническими ухищрениями «верхней» части выставки носил благостно-примирительный («Православия, самодержавия, народности») характер, то «нижняя» часть выставки была отдана «на откуп» постмодернистам, в том числе автору «творческой концепции» выставки госпоже З. Трегуловой с ее склонностью и способностью к реализации «хороших, хитрых замыслов».

Уже само размещение выставки на «минус первом» (подвальном) этаже, в принципе, носило унижающий, инфернализирующий характер. Причем мрачноватое и тесное пространство было решено, согласно словам самих устроителей, по аналогии с «египетскими святилищами» (читай — гробницами фараонов), и состояло из анфилады «камер», посвященных отдельным темам и аспектам «Великого Советского мифа»).

«Хитрый план» читался и в отборе работ: почти в каждом из разделов рядом с картинами классиков висели слабые вещи, присутствие которых облегчало задачу по глумлению над воплощенными в живописи стремлениями и идеалами.

Главная же задача по внедрению в сознание посетителей «яда» (как и на выставке Серова) была возложена на аннотации, дублирующиеся в бесплатном буклете и представляющие собой типичные образцы постмодернистского блудословия в уничижительном, ерничащем духе.

В первых же строках зрителю объявлялось, что всё, что ему предстоит увидеть, есть не полноценное искусство, а некий пропагандистский морок, навязанный художникам в годы советской власти. Настоящее же искусство и «главный вклад России в художественную культуру ХХ века» — авангард — «просиял» у нас только в первые послереволюционные годы, но был «сбит в полете вождями революции» (?!).

При этом сам авангард (позитив устроителей) характеризуется, тем не менее, как «по всем статьям революционное искусство», «творческая сила, охваченная эйфорией вседозволенности, понимающая свободу как чистую идею» и «противопоставившая абстрактные формы и сгустки хтонической(?!) энергии понятному изображению реальности».

Естественно, что с точки зрения поклонников «хтонической» (то есть темной, деструктивной, разрушительной) энергии всё, что связано со стремлением к светлому будущему и взаимопониманию людей, должно быть не просто чуждо, но и враждебно.

И действительно, дальнейший текст представляет собой стеб и по поводу мифа «всеобщего равенства и счастья», и по поводу «чувства революционной трудовой России», «повального» восхищения трудом тех, «кто был никем» до революции. И, конечно, по поводу реализма, который характеризуется как «пережиток проклятого прошлого», «язык для простецов».

Работы же художников, в том числе таких крупнейших мастеров XX века, как К. Петров-Водкин, П. Кончаловский, Ю. Пименов и др., подавались фактически как беспринципная «заказуха», которая «не была бы Искусством, если бы не талант, остроумие, образованность, насмотренность и мастерство художников, которым предстояло воплощать госзаказ в жизнь».

Конечно, досталось при этом и отдельным составляющим «советского мифа»: «от образов вождя до отношения к телу, от столичной архитектурной среды до среднеазиатской экзотики, от образов массовых праздников до портретов героев, от поэтизации труда и армейской службы до поэтизации частного, бытового существования» и «самой безусловной (?) темы соцреализма» — Великой Отечественной войны, «образа народа — страстотерпца», который, оказывается, «лепила советская идеология».

При этом также, как и на выставке Серова (с ее абсурдистским сочетанием монархического и актуалистского планов), строители беспардонного мифа о «советском мифе» вступали в явное противоречие с «благостным» религиозным пафосом «Руси православной». Поскольку попутно глумились и над понятиями «земного рая», и «аскетизмом и деэротизацией», явно предпочитая им «хтоническую энергию» и «сексуальную раскрепощенность» первых послереволюционных лет.