Газета "Своими Именами" №12 от 22.03.2011

Далее в фильме показывают толпу польских офицеров, которые сдались русским. Все чистенькие, в новых шинелях. Хоть сейчас на парад. Фронтовой, окопной жизни они явно не испытали. Сдались добровольно, без боя. В них, безцельношатающихся, не чувствуется трагизм положения. Единственное что их гложет, это задетая гордость шляхтича, находящегося в положении пленного. «Они нас считают военнопленными, хотя как таковой войны с ними не было», - говорит польский офицер, герой фильма. «Нам не сдобровать, - говорит ему другой польский офицер. - Советы не подписали Женевской конвенции». Этой фразой зрителю даётся понять, что несчастные польские офицеры оказались во власти произвола и беззакония. Повторяя давнюю выдумку польских эмигрантских кругов, авторы фильма умалчивают, что Советское правительство ещё в 1918 году заявило о соблюдении Женевской конвенции и других международных конвенций, признанных Россией до 1917 года. Советский Союз, строго руководствуясь международными конвенциями, польских военных интернировал. Повторяю: не пленил, а интернировал.

Герой фильма, ротмистр польской армии, решает вести дневник. «На случай, - как он пишет своим родным, - если умру и не вернусь, чтобы вы знали, что со мной происходило». Желание вести дневник – вполне естественное человеческое желание. Только ведь обстановка момента добровольной сдачи в плен не способствует возникновению этого желания. Человек бежит от реальной смерти на фронте, добровольно сдаётся невоюющей Красной Армии только лишь по той причине, что в сдаче русским он видит своё спасение, и при этом тут же решает вести дневник из опасения, что его убьют в русском плену. Где логика? Почему он решил, что если умрёт, то его дневник дойдёт до адресата? Вполне объяснимым было бы возникновение желания вести дневник при появлении тревожных фактов в ходе нахождения в плену, но не в момент добровольной сдачи в плен. Повторю. Само по себе ведение дневника достойно уважения. Но авторы представляют зрителю, что главного героя побудило к ведению дневника опасение за свою жизнь, чего у добровольно сдавших оружие польских офицеров в реальной жизни не могло быть. Видимо, для цели фильма крайне необходимо появление в сюжете фильма дневника ротмистра польской армии. Прерывание в последующем в нём записей с мая 1940 года является хоть и косвенным, но важным доказательством расстрела военнопленных польских офицеров сотрудниками НКВД. Поэтому авторы фильма, выполняя политический заказ, топорно, бездарно подают факт появления в сюжете фильма дневника. Политическая ангажированность не создаёт условия для высокохудожественного творчества.

Герой фильма пишет в своём дневнике: «Всех солдат отделили от офицеров и распустили по домам. Нас, офицеров, задержали». В действительности же ни 17 сентября, ни позже солдат, конечно, никто не распускал по домам. Советский Союз не имел права этого делать. Такие действия могли бы быть расценены Германией как враждебные. Но давайте задумаемся о польских офицерах, сдавшихся добровольно Красной Армии. На протяжении всего фильма из них делают великомучеников, безвинно пострадавших. Авторы фильма умалчивают, что сдавшие оружие Красной Армии поляки это те, кто, не желая попасть в немецкий плен, целенаправленно стремились под охрану Красной Армии. В отличие от своих трусливых правителей, они не считали советские войска захватчиками. Вот что писал об этом 20 сентября в донесении Сталину начальник политуправления РККА Л.З. Мехлис: «Польские офицеры, кроме отдельных групп, потеряв армию и перспективу убежать в Румынию, стараются сдаться нам по двум мотивам: 1) Они опасаются попасть в плен к немцам и 2) Как огня боятся украинских крестьян и населения, которые активизировались с приходом Красной Армии и расправляются с польскими офицерами».