Газета "Своими Именами" №17 от 24.04.2012

Очень интересно и познавательно! Уже хотя бы потому, что о том же толковала и геббельсовская пропаганда! Немецкий солдат обязан был «полностью уничтожить ложную большевистскую доктрину о советском государстве и его вооружённых силах». Ишь ведь каковы эти «совки»-недочеловеки, «коварные жестокие партизаны» (Нюрнбергский процесс», т.7, стр.304)! И вообще если бы советские солдаты встречали фашистов хлебом-солью, то тогда бы и они, нацисты, не убивали их (И. Геббельс «Последние записи»).

Забавно, что при этом г. Гундяев считает себя миротворцем. Неужто ритуальные бархат и парча так катастрофически мутят разум? Неужто невдомёк самовлюблённой гундяевщине, что рано или поздно придётся держать ответ перед Истиной, потому что «быдло», как выясняется по опросам, в отличие от лукавых мещанистых «вождей», не смирилось и никогда не признает права либерал-махинаторов ни на свои материальные ценности, ни на свои коренные представления о справедливости. И отчётливо видит холуйскую суетню каждого оплёвывателя советского периода во славу прохиндейской кодле вексельбергов-прохоровых, которая, видите ли, объявилась, чтоб дать нам, «рабам сталинского тоталитаризма», волю!

«Дали»! И ещё поддали! Конкретика же такова, что волосы дыбом! Из зарисовки писателя Сергея Шаргунова, посетившего недавно знаменитый когда-то Челябинский тракторный завод. Возведённый вопреки троцкистскому «сырьевому» словоблудию, благодаря сталинскому провидческому плану великой индустриализации:

«— Говорят, рабочие за власть.

— Кто говорит?

— Телевизор.

— Я, если честно, в политику не лезу. Да и разве от меня что зависит? Вроде зарплату нам сейчас поднимают. Обещают много опять же… Поживём и посмотрим.

— А какая зарплата?

— Разная. В среднем шесть, десять, двенадцать… Самая высокая — двадцать с небольшим…

…Завод похож на музей. Зелено-ржавые станки, их множество, но почти каждому сопутствует пустота, народу пугающе мало. Не снимаю шапку-ушанку, потому что мороз внутри, как снаружи. Тяжелый химический запах мешается с холодом.

— Не обогревают? — риторически спрашивает Емелин.

— Не-а, — отвечает наш спутник. — Вроде денег нет обогревать...

Заходим в «стакан», отгороженный фанерными стенами. Сидят за столом пожелтевшие мужички, пьют чифирь, смолят папиросы. Что-то зэковское.

— Инспекция? — подозрительно спрашивает один, седой.

Наш спутник успокаивает: писатели, хотят с живыми рабочими познакомиться. Сидящие за столом чуть оттаивают, иронично щурятся.

— А какая главная проблема на заводе? — спрашиваю в упор.

— Какая... Вокруг дерьмо одно! — взрывается седой. — Станки совковые еще...

— Да не просто совковые. Есть и тридцатых годов, — вмешивается другой, щетинистый. — Как завод построили, так и их завезли, всё стоят.

— У нас новыми знаешь какие считаются? Американские. 84-го года выпуска. — Это говорит третий, в очках, средних лет.

— Что про власть думаете?

— А когда на Руси царей любили?.. — говорит щетинистый, поднимается и выходит.

— Нету ни Стеньки, ни Емельки, — замечает очкастый и замолкает, курит новую, пьет из чашки».

Это не рабство? Это торжество «прав» и «свобод» для «быдла»?