Если результат процесса известен заранее, то возникает вопрос, зачем он нужен?
Адвокат одного из обвиняемых, молодая американка, принявшая ислам и приходящая на процесс в чадре, заявила, что то, что случилось в первый день, является результатом жестокого обращения с обвиняемыми. Как вы знаете, члены сената теперь обвиняют своего союзника, Саудовскую Аравию, в причастности к этим терактам. В этом есть нечто забавное. Аллен Жюль, перевод с французского А. Сивова
ДВА ДНЯ В МАЕ – МОИ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
Пошёл по приглашению симпатичной девушки, которая навесила на себя какой-то политический пиар насчёт инаугурации и импичмента, на митинг партии «Воля» возле памятника Борцам революции 1905 года у соответствующей станции метро. А чтобы время не пропадало зря, захватил с собой из оставшейся части тиража последнего номера газеты «За Родину, за Сталина! – сегодня и всегда» малую толику для распространения. Сразу скажу: не всё удалось распространить. Члены этой неведомой мне партии смотрели на заголовок газеты с нескрываемым недоумением – если по пословице, то «как баран на новые ворота», если по Маяковскому, то «как в афишу коза».
Спокойно заниматься своим делом мне не дали. Какие-то активисточки этой партии то и дело подходили ко мне с надутыми губками и советовали уйти с митинга. Я отвечал: сами звали, а земля здесь не ваша частная, а московская. С какой стати я уйду, если уж пришёл? Мне заявляли: «вы – не наш, а такая газета - вообще не в нашей теме». Были на «Воле» и сочувствующие мужчины, но не агрессивные им не вполне подкаблучники – не вмешивались.
В конце концов подкатилась какая-то сплошь конопатая оголтелая лахудра, заявила, что она – организатор митинга, и завизжала на ту же тему. Вообще-то с юности мне были симпатичны девушки с веснушками, но они были намного милее, дружественнее и, кроме того, воспитаннее, и не было среди них ни одной, стажировавшейся на Бабу Ягу. Моё равнодушие к её визгам вывело конопатую из себя, и она приволокла откуда-то себе в помощь майора полиции (чуть было не сказал из прежнего уважения: «милиции»). Чтобы всё было по правилам, я попросил его представиться. «Корочек» он, конечно, мне не показал, но сообщил: «Майор Климов». Он очень спокойно, даже рассудительно, но твёрдо продублировал визги конопатой. Я пробовал ему растолковать, что, первое, согласно Конституции РФ цензура запрещена и что, второе, следуя закону о СМИ, я должен был бы спрашивать разрешения у конопатой, если бы распространял газету у неё в офисе. А здесь земля не «Воли», а целиком московская. Сами «волевики» звали сюда всех, в том числе и меня, ибо, как я уверен, здесь не закрытое партсобрание этой причудливой партии «Воля».
Майор Климов – с открытым истинно русским лицом, спокойный и неагрессивный – не стал полемизировать со мной по правовым вопросам, а просто позвал двух омоновцев, подумал и добавил третьего. Они попытались было меня тащить, но я попросил убрать ручонки, не затевать драку, в которой окажется много мне сочувствующих. Сам-то я с ними не справился бы: по моим прикидкам, мой возраст был равен их совокупному, а по весовой категории я им уступал, как минимум, впятеро. В сопровождении этой свиты я прошествовал за «рамку», где на воле (а уже не на митинге «Воли») распространил остаток газет. Кстати, один из амбалов остался дежурить у «рамки» - видимо, не надеясь на мою законопослушность.
Два вывода из этого эпизода.
Первый: полицию, в том числе в офицерских чинах, следует заставить зубрить, запоминать, понимать и принимать к исполнению нормы существующего законодательства. Полицейский, который в конкретных ситуациях руководствуется не законом, а какими-то иными соображениями, а то и импульсами, есть готовый кандидат в правонарушители. Тяжесть будущего правонарушения может быть даже огромной. Это ясно показало убийство ни в чём не повинного гражданина (повинного тоже не следует ни пытать, ни убивать) в отделении полиции «Дальнее» (Казань). Мощный отклик в СМИ на это злодеяние принёс много схожих сообщений из других мест России.