А солдат, между тем, под хриплый лай собак и винтовочные выстрелы загоняли в приготовленные казематы. Первые из строя лезли на первый настил, согнувшись в три погибели, затем - на второй, третий и т.д. Люди лезли в норы между сучковатыми брёвнами, где можно было только лежать или ползти на брюхе, раздирая одежду. С наступлением темноты все три пыточных дома были запрессованы живой человеческой плотью. Решётчатые двери и окна задраены, колючая проволока подключена к щитку. Подошедшая крытая машина дала ток на охранную паутину. Затарахтел дизель-генератор, пугая тишину зимней ночи. Центральную часть деревни осветили яркие электрические лампочки на деревьях и столбах. В тёмном небе гудели краснозвёздные бомбовозы. Бомбили полностью затемнённые станции Локню, Сущёво, Насву. Освещённую деревню Тигощи не трогали.
Деревня, загнанная под землю, не спала допоздна. В землянках обсуждали с жалостью положение штрафников. Стояла лютая зимняя стужа. Через грохот дизеля доносился стон и зубовное лязганье шевелящейся человеческой массы. Сон в таких условиях означал смерть. Охрана располагалась в тёплых домах и блиндажах, ощетинившихся пулемётами. Собак, злобных овчарок, на ночь увели в колхозные дворы, уберегая от холода. Ранним утром штрафников подняли и начали выводить из-за стенок. Окоченевшие, обмороженные люди вытаскивали трупы своих товарищей. Оставшихся в живых строили в колонны и гнали на колхозный пруд к прорубям умываться до пояса и чистить зубы. Потом кормили серой липкой баландой и отправляли на работы - копание траншей линии обороны на деревенской околице. Землю, замёрзшую до каменной твёрдости, долбили железными ломами. Голая сталь инструмента на двадцатиградусном морозе обжигала кожу на ладонях. Арестанты приспускали рукава шинелей, оберегая руки. В пробитые отверстия финны закладывали круглые взрывпакеты, в обед взрывали. В первый же день с помощью динамита вырыли две огромные ямы, куда кидали голые замороженные трупы. Одежду нарасхват напяливали на себя живые. Мертвецы лежали, не разлагаясь, несколько дней, пока около ям не появились крысы, лисицы и ночные волки. Эти звери во время войны обгрызали погибших. Потом захоронения стали накрывать щитами. По мере наполнения могильники зарывали, приготовив новые.
В воскресенье, после первой недели вымораживания, оставшихся в живых выгнали на гладкую, как стол, болотную луговину. Арестанты вышли с тощими рюкзачками за спиной. Солдат поставили на снег на колени в четыре длинных ряда. Деревенский люд пригласили на просмотр. Старики, женщины и дети высыпали из землянок и расположились на косогоре. Толпа меж собой решила, что будет отслужен молебен или другой какой-то обряд раскаяния, прощения. А может, публично расстреляют из пулемётов двух линий охраны железнодорожной насыпи и от деревни. Болото находилось между этими позициями. Из комендантского дома вышла группа офицеров, тепло и не без форса одетых. В хвосте свиты шёл наш поп в чёрном тулупе, в шапке и валенках, с деревянным крестом на плече. Офицеры зашли с края болота от копаной дороги и двинулись вдоль заднего ряда сидящих на снегу. Они останавливались возле каждого арестанта отдельно и тросточками, палочками, хлыстиками дотрагивались до разложенного на снегу имущества. Шла издевательская, скрупулёзная проверка наличных вещей. Ревизия двигалась медленным шагом, а несколько человек уже лежали скрюченные, без движения. Поп махал над ними крестом. Православное духовенство отпускало, прощало грехи только замороженным и их истязателям - всем чохом публично. После долгой церемонии обыска на снегу остались лежать 53 трупа. Живые ушли. «Почему их не расстреливают?» - пытались понять односельчане. Два деревенских деда по приказу коменданта складывали окоченевших в сани и отвозили к ямам. Мы - любопытные мальчишки - рассматривали оставшееся на земле бесхозное имущество, но не трогали его. Там лежали расчёски, зубные щётки, баночки, щипчики для ногтей, платочки, полотенчики, обмылки и разная другая мелочь вплоть до пуговиц и иголок. Ряды узников быстро редели, вскоре освободился один из домов. Его отключили от освещения и колючку обесточили. Два других продолжали действовать. Под утро проёмы окон и дверей затыкались изнутри трупами. Дизель по-прежнему грохотал, но к нему в деревне как-то привыкли. Но вот с фронта привезли пополнение - новую партию штрафников. И ужас казни холодом и голодом начал раскручиваться второсерийно.