Газета "Своими Именами" №27 от 03.07.2012

Михаил Андреевич – сын униатского священника, получивший дворянство за выслуженный чин и полученные награды, беспрерывно был занят делами, совсем не имел опыта усадебного хозяйствования. В одном из писем к жене от 1833 г. он писал: «Жаль, друг мой, что я у тебя погостил не так, как мне хотелось, всё помехи. И я не только не повеселился с тобою, но даже не обласкал твоих певиц, кланяйся им от меня и поблагодари их». При покупке имений он не учёл главного – поблизости не было какого-либо водоема, а река Осетр протекала не близко – в 10 верстах. Мария Федоровна приказала крестьянам расчистить роднички близ усадьбы, где в лощинке, со временем, образовался хороший пруд. Из самой Москвы привезли и запустили в него неприхотливых карасей. Духовенство из местной приходской церкви соседнего сельца Моногарово (здесь жили прежние хозяева Дарового, где вначале не было никакого господского особняка) совместно с крестьянами с иконами и пением молитв обошли водоём с крестным ходом. Все были рады месту для водопоя скотины, купания и ловли рыбы. Но зимой 1837 г. Марии Федоровны не стало. А вначале лета Михаил Федорович отвез сыновей Михаила и Федора в Петербург для поступления в Инженерное училище. Сам был вынужден пойти в отставку и поселиться в Даровом, чтобы вести хозяйство. Но он так тяжело переживал потерю своей супруги, что был порою на грани помешательства. С мужичками отношения у него сразу не заладились. Горькое одиночество вдовца, озабоченно бродившего по поместьям в застиранном сюртучке… Детям в столице, где всё решали деньги и связи, не везло тоже, и их письма также обескураживали отца. В 1838 г., когда Федю оставили на второй год, отца едва «не хватила кондрашка». Ведь на руках еще 5 ртов. Мало знакомый с земледелием, он совсем отчаялся, когда страшная засуха перечеркнула все его труды. В мае 1839 года он писал Федору: «…За нынешним летом последует решительное и конечное расстройство нашего состояния. Я терплю ужаснейшую нужду в платье, ибо уже 4 года я себе решительно не сделал ни одного, старое же пришло в ветхость, не имею никогда собственно для себя ни одной копейки, но я подожду…». Это письмо стало последним. В начале июня 1839 года он поехал в Черемошню (Чермашню), где был убит собственными крепостными. Ибо у отца Достоевского был нрав неровный, раздражительный, желчный, а в деревенском отшельничестве стал он еще более угрюмым. Была у него и ещё одна вредная привычка – пристрастие к алкоголю. Отец Достоевского много пил и был чрезвычайно жесток в подпитии. «Мой дед Михаил, - сообщает Любовь Достоевская, -обращался всегда очень строго со своими крепостными. Чем больше он пил, тем свирепее становился, до тех пор, пока они, в конце концов, не убили его».

Опекуны по согласованию с судебными чиновниками решили сделать вид, что поверили крестьянским объяснениям, будто барин по дороге скончался от болезненного припадка. Иначе пришлось бы отправить на каторгу чуть ли не всю деревню и лишить рабочей силы несовершеннолетних детей, получавших и без того скудное наследство. Братья Достоевские на семейном совете приняли решение отдать отцовское поместье сестре Вере, которая выходила замуж за А.П. Иванова, и до революции Даровое было в их собственности.

«Пристрастие его к спиртным напиткам видимо увеличилось, и он почти постоянно бывал не в нормальном положении. Настала весна, мало обещавшая хорошего… Вот в это-то время в деревне Чермашне на полях под опушкою леса работала артель мужиков в десяток или полтора десятка человек; дело, значит, было вдали от жилья. Выведенный из себя каким-то неуспешным действием крестьян, а может быть, только казавшимся ему таковым, отец вспылил и начал очень кричать на крестьян. Один из них, более дерзкий, ответил на этот крик сильною грубостью и вслед за тем, убоявшись этой грубости, крикнул: «Ребята, карачун ему!..». И с этим возгласом все крестьяне, в числе до 15 человек, кинулись на отца и в одно мгновенье, конечно, покончили с ним…» (Из воспоминаний А.М. Достоевского.)