В этой же связи стоит напомнить, что после французской оккупации Рура в январе 1923 года срочно начались военные приготовления и в Польше, где была проведена мобилизация 800 тысяч резервистов. В создавшихся условиях Варшава была не прочь погреть руки за счет фактически беспомощной Веймарской республики. Так, например, 20 января министр иностранных дел Польши Скшиньский заявил: «Если бы Франция призвала нас к совместным действиям, мы, несомненно, дали бы на это свое согласие». После чего в Варшаве еще долго горевали о том, что Париж так и не дал своего согласия на оккупацию поляками немецких земель.
В связи с усилением военной активности как Польши, так и ряда других восточноевропейских стран, 13 января Советский Союз обратился к правительствам Польши, Чехословакии, Эстонии, Литвы и Латвии с призывом сохранять нейтралитет в рурском конфликте и предупредил, что не потерпит военных действий, направленных против Германии:
В связи с напряженностью в отношениях между Германией и Польшей в конце января в Берлин приехала советская делегация во главе с заместителем председателя РВС СССР Склянским. Со своей стороны, главнокомандующий рейхсвером генерал фон Сект пытался получить четкие гарантии в развитие заявления ВЦИК от 13 января о солидарности с Германией и в случае конфликта с Францией и Польшей выступить на ее стороне. Склянский, однако, дал понять, что обсуждение этого вопроса возможно лишь после гарантирования немцами военных поставок в СССР.
22-28 февраля переговоры между советскими и германскими представителями были продолжены в Москве, куда прибыла так называемая комиссия немецкого профессора-геодезиста Геллера (под этим псевдонимом выступал генерал Хассе).
При этом немецкая сторона пыталась увязать свои поставки вооружений с оперативным сотрудничеством, настаивая на фиксации размеров войск в случае проведения совместных военных действий против Польши с возможным использованием Литвы в качестве союзника.
Склянский же настаивал на решении вопроса о немецких военных поставках и о кредитах Москве, оставив вопрос договоренностей о военном союзе на усмотрение политиков. Кроме того, он предложил, чтобы немецкие специалисты взялись за восстановление имевшихся на территории СССР военных заводов, а оплата за поставленное оборудование и материалы осуществлялась бы путем поставки рейхсверу боеприпасов, произведенных на этих заводах.
В итоге всех этих переговоров, 14 мая в Москве состоялось подписание двух договоров: о строительстве в CCCР химзавода по производству отравляющих веществ, а так же договора о реконструкции ряда советских военных заводов и поставках артиллерийских снарядов рейхсверу в счет работ по реконструкции.
Однако Резун пытается уверить читателей, что в 20-х годах для СССР в Европе вообще не существовало военной угрозы:
Такое впечатление, что Владимир Богданович никогда не слышал ни о поражении РСФСР в советско-польской войне, ни о заявках режима Пилсудского о создании Великой Польши от моря до моря, ни о десятках тысяч белых офицеров, эмигрировавших в Европу и в любой момент готовых двинуться в поход на Москву.
Ведь состояние советско-польских отношений, несмотря на подписанный 18 марта 1921 года Рижский мирный договор, оставалось весьма напряженным. В лагерях для интернированных белогвардейцев на территории Польши сохранялись военные структуры и велись военные занятия, то есть речь шла не столько об интернировании, сколько о временном разоружении белых отрядов. Если же учесть, что белые офицеры так и не были разоружены, а вооружение складировалось рядом с лагерями, то все это создавало для СССР реальную военную угрозу.
На протяжении 1922-1925 годов на советско-польской границе имели место неоднократные инциденты с участием воинских формирований белых, действовавших с территории Польши. Естественно, что в этих условиях Москва опасалась начала новой польской агрессии, которая, в случае военно-технической и политической поддержки ее со стороны Запада, имела бы немалые шансы на успех.