УКРОЩЕНИЕ ДЬЯВОЛА
Для начала – некоторые воспоминания юности.
В 1950 году Великая Отечественная война была не просто в памяти – для всего нашего народа она оставалась еще фактом жизни. В Старом Осколе, где я жил, еще немало было развалин. Кое-где на улицах еще торчали мертвые остовы танков, пока не убранных, не разделанных и не увезенных в переплавку. И не такой уж редкостью были трагические случаи подрыва людей на не найденных саперами боеприпасах – не только вездесущих, не в меру любопытных детей, но и, скажем, крестьян в полях. Всем памятны были не только тяготы войны, но и великое торжество Победы. Взлет народного духа, общий подъем достоинства советского народа был так велик, что восстановление народного хозяйства шло семимильными шагами. Жили мы бедновато, но с каждым годом лучше, и всем хотелось, чтобы было еще лучше. И это поневоле сказывалось в делах страны, в труде советских людей, да и в учебе детей: и работать, и учиться подавляющему большинству было в охотку.
Хотелось, чтобы жизнь и дальше улучшалась, и хотелось, чтобы наша страна становилась не только краше, но и могущественнее. За океаном набирали силу новые поджигатели войны, новые претенденты на мировое господство, грозящие и нам, и всем народам Земли атомной бомбой. Интерес к международному положению стал предметом обыденного сознания: где опять буянят империалисты, какие угрозы снова сгущаются у наших границ, готовы ли наши любимые Вооруженные Силы дать отпор и дают ли, когда это необходимо. Привычно тревожными стали сообщения ТАСС о нарушениях воздушного пространства Советского Союза американскими военными самолетами, но столь же привычно радовали концовки этих сообщений: что «самолеты-нарушители были встречены нашими перехватчиками» и «удалились в сторону моря». Значит, безнаказанными нарушения не оставались. С 1949 года стало легче читать и слушать сообщения о таких и подобных обострениях: наконец монополия США на атомное оружие рухнула, и от наглой политики атомного шантажа повеяло затхлостью и бессилием.
Но обстановка в мире все равно оставалась грозовой. Поэтому внимание подавляющего большинства граждан к международному положению было пристальным и осознанным. Знали: чем больше будет сбоев и неудач в политике США и их сателлитов, тем дальше будет угроза новой истребительной и разрушительной войны, тем прочнее будут общие надежды на то, что жизнь завтра станет лучше, чем сегодня. А в сталинские времена такая надежда составляла одну из основ народного настроения (позже ее назвали историческим оптимизмом). Поэтому все внимательно следили за утверждением независимости Индии, за успехами борьбы индонезийских патриотов против голландских колонизаторов и особенно – за ходом гражданской войны в Китае (интересны были едва ли не ежедневные «подвалы» в газете «Правда», которые присылал из Китая военный корреспондент Константин Симонов). Когда остатки чанкайшистских войск вместе с десятками тысяч американских «советников» были вышвырнуты с материка и была провозглашена Китайская Народная Республика, это воспринималось и как наша победа.
Нечто новое произошло в 1950 году в Корее, куда ворвался вихрь войны. Американские империалисты участвовали в агрессивной войне против КНДР уже впрямую: не только миллиардами долларов, вооружениями и многочисленными «советниками», но постоянно наращиваемыми вооруженными силами всех видов и родов войск. Новым было и «правовое» обоснование агрессии – решение не предусмотренной Уставом ООН и значит незаконной «Малой Ассамблеи». Новой была и интернационализация военного конфликта: с опорой на это нелегитимное «решение» войска американского империализма и его сателлитов были объявлены «войсками ООН». «Новыми» оказались (после окончания Второй мировой войны) варварские методы ее ведения: по этой части «демократические» американские агрессоры превзошли гитлеровцев и японских милитаристов. Зверства по отношению к мирному населению были неописуемы и непредставимы, а «тактика выжженной земли» стала правилом и осуществлять её стали вполне буквально.