Газета Завтра 16 (1013 2013)

Столь же разнопланово и исполнение роли Софьи - Ириной Кореневой. "Деревенская дура" в её исполнении занята не собой, а своими мыслями, но без традиционной и утомившей попытки играть "луч света в тёмном царстве". Она переходит от меланхоличного аутизма до страстного, иступлённого желания измениться, с одновременным пониманием, что меняться из-под палки - это и есть проявление глупости. В этих стремительных "переменах настроения" становится гораздо понятнее и "внезапная страсть", вспыхнувшая в сердце учителя, и "другая реальность" представления о глупости. В своей устойчивой непоследовательности это второй стержень спектакля.

А третий, это, конечно, Валерий Афанасьев в роли Графа Юзекевича сумел сыграть всех сценических добродушных тиранов одновременно, добавив в образ свои: то циничные и нагловатые, то трогательные нюансы. Он способен переходить от образа карикатурного диктатора до безбашенных проделок Карлсона настолько достоверно, что превращения становятся органичными и естественными. Владимир Коренев в роли отца смог стать не только нелепым растяпой с элементами самодурства, но и мудрым героем, всё-таки желающим счастья своей дочери, смутного образа которого не понимают ни он, ни она. Актёры, практически хороводом, выходящие на авансцену, в "глупости" своих деклараций напоминают персонажей картин Васи Ложкина, от чего делаются роднее и ближе. Самое главное - они становятся "своими" для совершенно различной публики, пришедшей на представление. Возможно, кому-то нехватка мест на вешалках в гардеробе покажется удивительной.

Ценителя театра - это только обрадует.

Первый план

Борис Лизнёв

18 апреля 2013 0

Культура

Она лёгко, словно не касаясь ступеней, вошла в автобус. Влетела, как маленькая птичка, - невысокая сухенькая старушка лет семидесяти пяти. "Садитесь, - сказал я, уступая ей место. "А не надо мне уступать, - неожиданно ответила старушка, - я, видите ли, никогда не сижу. Ни в автобусах, ни в троллейбусах, ни в трамваях. И вам, кстати, тоже не советую этого делать. Сидение, знаете ли, а ещё хуже лежание - это главный бич человечества. Вон, мой зять приходит с работы и сразу на диван. И что же вы думаете? Ему сорок пять, а он уже заполучил, наверное, все существующие болезни. Всё равно, что старик. А я вот весь день в движении. Стараюсь ходить пешком, да тут автобус рядом оказался".

Она вздохнула и посмотрела в окно, будто бы отстраняясь: "Я же всё время зятю говорю: ну встань ты со своего дивана. Ты ж на нём и читаешь, и смотришь телевизор, и даже ешь. А то совсем превратишься в человекоподобное существо. Часто же рассказывают: такой-то человек сидит в тюрьме. Заметьте, не пребывает, не живёт, не находится в тюрьме, а именно сидит. Значит, отключён от жизни. Но это тюрьма. А мы, получается, добровольно отсекаем себя от всех живых токов. Сидение, по-моему, сродни тому, чтобы добровольно сделать себя узником. Мне вот сколько лет уже? А я, кажется, моложе всех своих родственников вместе взятых. Почему? Весь день на ногах. Известно, что неработающие органы отмирают - таков закон. Вот и зятю своему я говорю: хватит смотреть свои телевизионные программы по тысячному разу, выйди, погуляй по улицам, по парку. Ведь когда ходишь, оно и думается по-другому, и чувствуется иначе".

Неожиданно старушка обратилась ко всему салону: "Посмотрите на себя, русские мужики, на кого вы похожи? Что вы собой представляете? О чём вы можете рассказать? Что вы можете вспомнить из своей жизни? Кто-то из вас, конечно, служил в армии. Кто-то бывал в поездках, участвовал в стройках. И всё. Да, вам не дали высокой идеи, высшей цели существования. Зато подбросили идею комфорта, покоя. А это значит - сидения. Вот вы и успокоились, вот вы и сидите. И досидитесь до такого времени, что не просто превратитесь в человекоподобных существ, а и вовсе исчезнете, и никто не вспомнит уже никогда о том, что была такая страна, и жили такие люди. От вас словно бы ждут лишь одного механического действия. Крутанут, и как мой зять - на диван. Всё остальное уже сделает кто-то ещё, во всём вас ограничат. За вас и споют, и спляшут, вы только молчите и лежите, или сидите.

Кто-то приговорил всех к сидению-гниению, и вы успокоились. Уже не совершается никаких поступков. А ведь насколько, казалось бы, всё стало проще. Сейчас время другое, неявное, запутанное. С одной стороны, от вас, мужики, не требуется погибать на фронте, ценой жизни кого-то спасать, нет, сейчас героизм в другом. Бросил пить, вот так вот просто взял и бросил - назло. Или, например, перестал курить, встал с дивана, наконец. И это уже будет подвиг, прорыв. Представьте себе народ, который освободился от этих соблазнов и привычек? Это уже совсем другой этнос.