Газета Завтра 19 (1223 2017)

Слово — мощнейшее оружие. Подобно танку, самолёту, кораблю, ракете, оно участвует в гонке вооружений. Слово неминуемо поражает врага, затаившегося в самом надёжном укрытии. Слово настигает цель на любом расстоянии. Пробивает самую крепкую броню, прожигает самую тугоплавкую материю. В корне слова заложена сила, превышающая заряд самой грозной атомной бомбы. Слово подобно химическому элементу, который, как изотоп, рождает всё новые и новые смыслы. Слово действует на той линии фронта, где сталкиваются идеи, образы и мифы.

Слово уничтожает явных врагов и вычисляет скрытых. Когда за спиной оказывается "пятая колонна", слово из меча превращается в щит и уберегает от коварных предателей. Скрытый враг лукав: он умеет менять личины, может тайком вооружаться твоим словом, подтачивая его корень, впрыскивая в него яды, сбивая прицел и меняя траекторию ракеты-слова. Скрытый враг стремится превратить спасительные смыслы в губительные, поменять бытийные полюса, назвать чёрное белым, а белое чёрным, населить мир, в котором живёт левитановский покой, монстрами из "Сада земных наслаждений" Босха.

Борьбу с образами ада Александр Проханов вёл в цикле своих босхианских романов. В них носители тьмы вытеснялись носителями света. Мерзким змеям, жабам и червям противостоял дивный красный конь, цветам зла — неувядаемый цвет с иконы Богородицы, Вавилонской башне — ампирная высотка. Враг, стеная, бежал от света, скрывался в глубоких подземельях, но постепенно мимикрировал, приспособился к свету, научился подменять благо злом. Светоносные удары прямой наводкой теперь только насыщали врага новыми силами. Воззвания, оды, гимны, преломляясь в его кривых зеркалах, только множили абсурд и глумление. Потребовалась иная тактика боя. Необходимо было детально изучить вражеское оружие, постичь принцип его действия, вынуть из взрывного устройства запал.

Проханов как "разведчик Господа Бога" сумел разложить на составляющие либеральное оружие противника, вникнуть в его стратегию. Несколько десятилетий либеральный враг демонтировал патриотический миф, разряжал аккумулятор патриотических смыслов. Ключевые символы и подвиги планомерно десакрализировали, облекали в фарс или ложь. Герои выставлялись сумасшедшими, труженики — рабами, мечта — утопией, победа — поражением, государство — насильником. В итоге патриотический миф был размыт, подточен, расколот, как фундамент, и своды имперского здания рухнули.

Параллельно с уничтожением патриотического мифа на подмену создавался либеральный миф. Согласно ему, государство всего лишь находится на службе у человека, предоставляя товары и услуги. Высокие смыслы исключаются, и главенствующим оказывается гедонизм. Привилегия творчества, философии, науки закрепляется исключительно за интеллигенцией либерального толка. Но главное, что Россия во всех её предшествующих державных обликах объявляется тупиковой цивилизацией, спасение которой возможно только в случае движения по западной колее: "У русского народа были дурные полководцы и убогие правители. Был язык, на котором ничего нельзя было выразить. Русские не умели работать, у них были косые дома и кривые дороги. В их истории много смешного и глупого, над чем смеялся весь мир. Например, победа над Наполеоном и Гитлером или полёт Гагарина".

Чтобы одолеть подобного врага, нужно его же методами развенчать либеральный миф. Эта задача выстраивает новую синусоиду прохановских романов — романов-фарсов, романов-памфлетов. Первый из них — "Русский камень".

Галерея либеральных образов настолько велика, что всех политологов, журналистов, писателей и правозащитников не вместит и босхианский "Корабль дураков". Они так многоголосы, что их рупор "Эхос Мундис" непрестанно разбрызгивает во все стороны ядовитую слюну, рождая болотную какофонию. Они лишь маскируются в человеческое обличие, "Русский камень" обнажает их подлинную сущность. Оболочки разрываются, и перед нами предстают драные коты, разлагающиеся рыбины, навозные мухи. Чтобы у читателя не зарябило в глазах от такого однообразного многообразия, необходимо было создать в романе центростремительный либеральный образ, куда, будто в сточную канаву, слились бы все нечистоты, явить "существо, которое своей злой силой превосходило всех ядовитых пауков, скорпионов и отравленных сороконожек". Таким существом стал Александр Глебович Невзороф.

Это самый подходящий образ для демонтажа либерального мифа, потому что Невзороф — сам миф, причём миф многослойный: поскребёшь либерала — найдёшь консерватора, поскребёшь консерватора — найдёшь анархиста. И так до бесконечности — слой за слоем, как на старинном портрете, где из-под Емельяна Пугачева проступает "записанный" облик Екатерины II.