Газета Завтра 194 (33 1997)

Не знаешь, чему радоваться — правительство на соросовские деньги народ успокоит, пенсии выплатит. А хищник века, благодетель Сорос, станет контролировать все наши средства коммуникации. Ушло бы к Гусинскому и Березовскому, так те за “Связьинвест” и миллион пожалели бы — они привыкли все задарма хватать.

Говорят, разобиженный Березовский сумел раньше Потанина прорваться к Ельцину и нажаловаться ему на нехорошего Коха. Ельциным, как куклой, вертят в любую сторону. В данном случае он поддержал Березовского, и, как месть за уведенные мимо рта аукционы, у группы Потанина и Чубайса выдернули палочку Коха.

Чем венгерский Сорос хуже российского Гусинского? Молодая честная, неподкупная элита реформаторов решила на этот раз получить гонорары от венгерского Сороса. Пострадал бедный Адольф.

Это же одни и те же пауки в банке. Вот когда все они побегут за Кохом вслед, и Чубайс, и Березовский,- тогда мы и порадуемся.

А пока пусть радуется Кох, не убежал бы, постигла бы судьба Маневича. Похоже команду Чубайса соперники начинают отстреливать.

Олег ГОЛОВИН

ОБЕД ЧУДОВИЩА

Денис Тукмаков

“Смерть ужасна, но это — единственное, чего нельзя отнять у человека”. Я думал, что постулат этот незыблем. Я ошибался.

Монстр, имя которому — демвласть, умевший отнимать у человека его счастье, здоровье, достаток, теперь научился прибирать к рукам и его горе, болезнь, смерть. Этот монстр обратил человеческую жизнь в еще один безотходный процесс, научившись утилизировать смерть. Она стала обыкновенным товаром, который можно выгодно сбыть. Не всякую смерть, конечно, а только наиболее ценную — смерть своего адепта.

Листьев, Иванов, Окуджава, Бродский, Гердт — в какие торжественные действа превращались их смерти! Как раскладывали по полочкам факты их болезней, как перемалывали их последние дни и слова. Фотографии в траурных рамках часами не сходили с телеэкранов, их некрологи вытесняли с первых полос газет сообщения о трагедиях на войне и взрывах на шахтах.

С лотка распродавала демпресса своих покойников, а вырученные деньги пускала в оборот. Яркая вспышка смерти оборачивалась очередным красивым камешком в ожерелье монстра.

Теперь на обед у чудовища — Юрий Никулин. О его операции демпресса написала через пять дней: все выжидала, умрет или нет. Умрет — замечательно: дадим огромный некролог, напишем массу воспоминаний о нем, пустим подборку его фильмов. Останется жив — еще лучше: можно будет каждый день писать о его состоянии, а мемуары оставить на потом.

Юрий Никулин был кумиром советского народа. Он не был ни скабрезным паяцем, ни шутом-нигилистом. Никулина знали как доброго клоуна. Мило, с симпатией талантливо изображал он никудышного, забитого “разбойника”, придавая ему привлекательные черты, делая “почти хорошим”. Так он боролся со злом.

В постсоветское время из него как любимца толпы демвласть выпила все соки. Она переварила его и исторгла из себя, превратив в одного из своих слуг. С экрана телевизора, в законсервированном окружении одних и тех же лиц, начал он травить анекдоты. Он травил их, когда жгли Белый Дом, когда русские солдаты гибли в Чечне, когда вымирало Приморье. Ни разу не заступился Никулин за своего прежнего героя — маленького, слабого человека. Добрый клоун выпал из жанра. Родился пересмешник.

Теперь его постигла беда, и тут же демпресса обхватила его душу своими щупальцами, не давая старику тихо пережить свои хвори. Вот уже сообщения из больницы превращаются в очередной мыльный сериал. Как детектив, пересказываются детали операции и хронология болезни. Как о чем-то отдельном, сообщается о его сосудах, почках, печени, легких. Берутся интервью у врачей, медсестр, сиделок. Вот сильные мира сего, боясь опоздать, наперебой звонят в больницу, предлагают поддержку. Еще один сюжетец, еще один жареный факт. Кто издаст его последнее интервью? Кто напечатает его редкие фотографии? Сколько вы о нем написали, пять раз? А надо было — шесть! В воздухе витает сладковатый запашок ажиотажа, барыша, праздника.

Говорят, ворона кружит над умирающим зверем не просто потому, что питается падалью, а оттого, что ей приятно смотреть на огоньки жизни, вытекающей из хладеющего тела. Демпресса похожа на эту ворону: ей приятен вид умирающего. Везде, где льется кровь, рано или поздно раздается полувопль-полуприказ: “Кровь, крупно, снимайте!”, и включается камера. Здесь для демократических СМИ нет различий. Как смаковали они трупы русских солдат на улицах Грозного, как любят выносить на экран и страницы газет изображения окровавленных тел бандитов, застреленных в разборках. А если умирает герой победившей демократии, то тогда начинается феерия — ведомая древним первобытным инстинктом орава его союзников, возглавляемая шаманами с ТВ, кидается делить его ментальную энергию, хватать обрывки славы и популярности поверженного кумира.

Никулин не может более травить анекдоты на пиру во время чумы. Что ж, демократический монстр найдет ему замену, а пока поживится тем, что осталось от бедного пересмешника..