Газета Завтра 197 (36 1997)

Мимоходом, случайно Н. Иванов узнает о том, что он и его товарищи являются “собственностью” данной группы, но другие подобные формирования не прочь получить “живой товар” и потому приходится охранять заложников не только от освободителей-русских, но и конкурентов-чеченцев. Это исключительно важное для нас наблюдение. Конкуренция вокруг “товара”, во-первых, доказывает, что схроны-зинданы копались, строились для защиты от внешних (русских) и внутренних (чеченских) противников и конкурентов; во-вторых, это означает, что дублирование в населенных пунктах и вокруг них схронов-зинданов разными группами, кланами, тейпами позволяет считать, что горные районы Чечни перенасыщены “опорными пунктами” национальной гордости и свободолюбия, как их понимают труженики, прорабы и программисты этой системы кланового, общественного благополучия.

У социальных групп и кланов, таким образом создающих экономическую основу своей жизни, должны быть и свои идеалы, и своя идеология. Из того, что сообщает нам Н. Иванов, вырисовывается следующее. Своими героями боевики называют Дудаева, Басаева и Радуева. То, что Дудаев создал криминально-мафиозное государство, то, что Басаев и Радуев использовали больных, женщин и детей в качестве заложников и живого прикрытия, боевиков не только не шокирует, но восхищает как пример подлинно героического поведения и дальновидной политики. Мелкая подлость этих “героев” в глазах боевиков предстает как высшая государственная мудрость и рыцарская доблесть. Мы имеем дело с качественно иной системой ценностей и принципиально иными представлениями о государственном устроении, нормах поведения и морали, что должно заставить нас обратиться к поискам духовного и идейного обоснования такого рода представлений и нравственных норм. Творцы нового государства Ичкерии провозглашают его исламскую суть и прокламируют шариатский правопорядок. В материалах Н. Иванова исламская тема боевиками не поднимается вообще, а шариат упомянут только в связи с запретом спиртного и наркотиков и толщиной палок, которыми вбивается в тело законотворчество победившей “исламской духовности”. Это молчание о самом главном тем более поразительно, что даже, по моим личным наблюдениям, во время достаточно многочисленных посещений арабских стран проповедничество, миссионерство составляют отличительную черту современных мусульман (не говоря уже об умелой и разнообразной пропаганде ислама государственными и общественными институтами всего исламского пояса).

Как мне представляется, в “государстве Ичкерии” и среди абсолютного большинства его населения ислам не только не известен, но даже как знамя борьбы с неверными, гяурами, не используется в силу опять-таки полного отсутствия знаний об этой мировой религии. Из-за полной безграмотности нет возможности использовать и политизированную версию ислама, и тогда остается шариат, точнее, его северо-кавказская, еще более правильнее, чеченская версия, которая является все тем же адатом, обычным правом, тейповым, родовым установлением правопорядка и нравственности, который предлагается принять и которому надо неукоснительно следовать социальным группам и этнической общности, прожившим в Российской империи почти два столетия и впитавшим в себя (в соответствующей этнической интерпретации) идеологемы и атеистические стереотипы времен советской власти. Повторю, умолчание Н. Иванова — блестящее доказательство внеисламского характера того псевдогосударства и той законности, которые сейчас определяют лицо “свободной Ичкерии”. Кстати, вывод о внеисламской сути “свободной Ичкерии” косвенно подтверждается тем, что в заложниках у боевиков оказались два балкарца — члены этнической общности, традиционно причисляющей себя к мусульманскому миру. По нормам Корана и шариата содержание балкарцев в плену при отсутствии боевых действий между двумя этническими общностями и кровной вражды между боевиками и кланом плененных является преступлением против Аллаха, пророка и шариата. В системе обычного права это пленение тоже порицается, но не преследуется и категорически не осуждается.