Газета Завтра 198 (37 1997)

Теперь я удивился уж точно по-настоящему, но поймал себя на том, что это удивление, вылезшее на мое лицо, какое-то не подходящее к услышанному. Я улыбался. Взяв, как мог, себя в руки, я взглянул на ларек. Железные ставни, которые должны были спасти и уберечь от меня табачно-алкогольно-продовольственную продукцию этой ночью, были сейчас закрыты. Около железной двери стояла белая “девятка”.

— Много унесли?

— Много. Все. Весь товар и выручку — миллион двести.

— Миллион восемьсот, — с неопровержимой уверенностью вставил еще один из пяти.

— Бутылку Сереге оставили, сказали, чтоб выпил за удачу.

— Милиция приезжала?

— Какая милиция, вон машина стоит, хозяева приехали — Принц Витька, никакой милиции не надо. — Женька знал не только Серег-продавцов, но и всех Принцев. Я тоже знаю Майка Тайсона. И он меня. Но мы просто об этом молчим.

Вышел Серега (пусть будет Серега), я его не узнал, а скорее почувствовал как родного, с которым был разлучен долгие годы. Выражение его физиономии было однозначно: нервный стресс вследствие испуга. Не думаю, что он так сильно испугался тех четверых, державших его на мушке сегодня ночью, хотя все восприняли это именно так. Я был склонен думать либо о его хороших актерских способностях, либо о страхе перед своим Принцем, что для меня было более очевидно.

— Мужики, есть чего закурить?

Во, даже сигарет не оставили, бессовестные! Я, у которого на душе уже стало легко и спокойно, совсем расслабившись, достал пачку “парла” и угостил погорельца, закурил сам, предложил Женьке. Четверо затянулись “Примой”.

— Блин, первый раз под дулом был. Думал, хана. Ведь как хозяина просил дать пистолет, отстрелялся бы. А то теперь спрашивает, как выглядят. А черт его знает, все в масках. Да тоже сам сглупил, надо было закрыться да спать, да ведь ему норму подавай.

Ну Серега, ну молодец. И руки дрожат, и волосы дыбом, и язык не слушается. Напугали.

У меня тоже такое бывает. С перепоя.

— Нет ничего выпить, братки?

Нет, Серега, это не ко мне. Я бы с радостью, у меня полно, но я тебе не дам. Не потому, что я жадный, нет. Ты бы понял, я знаю, ты ведь сам такой. Спроси у хозяина в качестве возмещения морального и психического ущерба, а мне пора. Отозвав Женьку в сторону, предложил ему выпить. Отказаться он не мог. Привычка. Дают — бери.

С Женькой я знаком уже лет десять. Он года на три старше меня по возрасту и лет на пятнадцать по стажу употребления винно-водочного ассортимента, и, наверное, поэтому, хотя он и выше меня на полголовы, в драках я его побиваю. Все считают нас братьями, какими-то там юродными, мы не отрицаем, и даже как-то во время очередного загула решили это закрепить. Мы резали друг другу руки тупым ножом, соединяли кровоточащие раны и целовались, называя себя кровными братьями и торжественно повторяли какие-то клятвы…

— А ведь это я палатку взял, — совершенно спокойно, не понижая голоса, затягиваясь сигаретой, как бы мимолетом сказал я Женьке по дороге ко мне домой.

— Ладно, давай, — усмехнувшись и с небрежной повелительностью махнув рукой, ответил Женька. — Молчи громче, — взял. Слушай, ко мне вчера Макс приезжал, на работу к себе зовет… — дальше пошел знакомый уже, женькин монолог, в котором меняются со временем только имена работодателей, о том, что его зовут в какую-то фирму, президентом которой его приятель, что он подумает об этом предложении, так как есть другие. Мне стало еще легче, Женька не поверил, да, наверное, просто не мог себе и представить, что такое крутое дельце мог сделать я без него. Убеждать я его не собирался.

3.

Сначала я почувствовал ужасную резь в районе почек, потом начал просыпаться от боли в моей единственной нижней челюсти, а полностью проснулся — от удара по моему красивому затылку.

Нет, я уже не спал и, судя по тому, что я ощущал, понял — меня били. Били сильно, точно и молча. Очень больно. Кто и за что? Я лежал на полу лицом вниз и старался подтянуть ноги к груди, локтями закрыть почки, ладонями виски. Но удары сыпались в таком порядке и с такой интенсивностью, что все мои попытки защиты еще более возбудили этих садистов. Что надо мной трудился не один человек — это я уже просек. Единственное, что просек. Все остальное для меня было покрыто не туманом, как у всех нормальных, еще живых тварей, а жидкостью красно-бурого цвета, маслянистой на ощупь, с запахом человеческой плоти с температурой выше комнатной при нормальном отоплении и с учетом заделки оконных щелей на 10-15 градусов по Цельсию.

Ой, попали в глаз. Промахнулись, значит, по челюсти-то. Да и то верно, били бы с двух сторон, а то ей, бедной, и осталось только что вылететь.

— Хорош пока, парни!

Ну наконец-то, хоть я узнал, что это люди. Человеки. Да вообще-то, кто же другой еще так может. Порадовало, что “хорош”, сгрустнулось после “пока”.

— Э, придурок, вставай.

Если это мне, так скажите тогда, какому месту первому вставать. Сначала все мои внутренности и внешности разбросали по углам, а теперь “вставай”. Соберете — встану.

— Посмотри, дышит?

“Парни, я сам-то в этом не уверен”.

— А что с ним будет, алкаши от этого не умирают.