Газета Завтра 22 (1226 2017)

"Она нравилась мне своей мыслью, эта пьеса ("Арфа приветствия"), потому что там есть, опять-таки, моя тема выхода из мира, который становится фальшивым, который перестаёт быть удовлетворяющим тебя. То, что я сам не могу сделать, преодолеть нетворческую атмосферу в театре, уйти и закрыть за собой калитку. И вторая тема есть в пьесе — это попытка понимания России. Я не хочу философствовать на эту тему, но то, что героиня видит в России талантливость сквозь грязь, сквозь муки, сквозь грубость, сквозь эту всеобщую серость, жандармство и так далее, что она видит в ней какой-то определённый потенциал, — мне показалась эта мысль очень интересной. Я, например, считаю, что сейчас у людей очень большой комплекс неполноценности, что если мы Россия, если мы русские, то мы какие-то люди уже второго сорта. Мне так не кажется".

"Вы, знаете, своего родственника императорского (Сталина. — Е.Г.) я считаю человеком очень образованным. Он и образовывал себя всю жизнь. Я не хочу вдаваться ни в какие детали его правления и так далее… О Луначарском какой-то журналист пишет в газете: "А культурой руководил недоучка Луначарский…". Луначарский знал пятнадцать языков в совершенстве, а ты, журналист-доучка, одним родным с трудом владеешь".

"Я экстерном окончил школу. Причин этому много было. Был нарушен сам школьный процесс во время ХХ-го съезда. Тогда же Сталина даже мёртвого растерзать были готовы, то же могли сделать и с нами. Я не окончил год. Всё время были нарушения ритма. А по большому счёту, я об этом вообще не жалею. Вы знаете, я думаю иногда, а вот если бы мне выпала жизнь царского ребёнка? Что бы я делал? Не знаю, но я воспринял бы это как наказание. У меня бы всё равно всё пошло в другую сторону. Я всё равно пошёл бы в протестанты. Я не хотел даже трезво оценивать ситуацию, я её не понимал совершенно. Я радуюсь, что моя жизнь так сложно пошла. Меня миновала жизнь царского ребёнка. Благополучия никогда не было".

Благополучия никогда не было. Так пусть земля вам будет пухом, Александр Васильевич. Царствия вам небесного.

Белый кот на воеводстве

Белый кот на воеводстве

Татьяна Воеводина

1 июня 2017 0

Читаю на сайте «Завтра» статью Андрея Фефелова «Вечные вещи»: «… доминирующий в развитых странах тип производства и потребления является расточительством, непозволительной роскошью для планеты и ведёт к экологическому коллапсу». При новой индустриализации, - считает автор, - Россия могла бы начать делать «вечные» вещи, чей срок службы сопоставим с человеческой жизнью. К тому же – ремонтопригодные.

Мысль очень правильная. Современный вещный мир – это перемалывание ресурсов планеты, которое множит свалки. В Японии уже есть целый остров, сделанный из мусора; у нас в Подмосковье – скромнее: всего лишь горнолыжный склон «Лисья Гора» - тоже из мусора. Считается экологически ответственным поведением сортировать отходы, но никто не смеет предложить просто меньше их производить, то есть делать вещи, которые не превращаются в мусор за несколько месяцев.

Когда-то так и было: люди делали «пожизненные» вещи. Я очень люблю бывать в сохранившихся кое-где средневековых городках, наполненных такими вещами: итальянском Орвьето, чешском Крумлове. Тогда не было идеи прогресса, и людям казалось, что жизнь будет вечно такая, как теперь, и бабкиным горшком ещё попользуется внучка, сидя за сработанным дедом столом.

Первые поколения машинной техники делали, исходя из той же идеи вечности. В нашей семье жила зингеровская дореволюционная швейная машинка, прабабкина, с тонкой талией и золой росписью, и шила за милую душу. На егорьевском меланжевом комбинате ещё в 60-е годы сохранялись и работали английские станки, установленные вскоре после отмены крепостного права.

В Егорьевске я застала старинные школьные парты; в Москве таких уже не было. С наклонной столешницей, дыркой для чернильницы, поднимающейся крышкой, со скамейкой, жёстко соединённой со столом. Парты были из цельного дерева, покрашенные коричневой масляной краской, а столешница была зелёная. Это было чудесное изобретение, впоследствии забытое: они создавали принудительно правильную посадку на занятиях. Сидеть криво на них было технически невозможно, даже для ног была специальная планочка. И в институте мне повезло: там, в здании XVIII века, сохранились длинные-предлинные столы, выкрашенные чёрной краской, а за ними – длинные-длинные, в целый ряд, узкие скамейки, так что я понимаю, что значило ныне ставшее условностью выражение «на студенческой скамье». Возможно, скамейки так и жили тут с XVIII века. А что им сделается? Это современная мебель разваливается «от взгляда», как выражалась моя давняя компаньонка.

Можно ли делать «вечные» вещи? Технически – разумеется. Но чтобы такие вещи стали нормой, потребуется совершить ни много ни мало – революцию. В наименьшей степени промышленную: современная промышленность способна производить любые вещи. Совершить потребуется – социальную, культурную революцию. Быть может, религиозную Реформацию.