Газета Завтра 244 (31 1998)

А.П. Мне все-таки представляется, что здесь определяющим было и остается то, что мы называем патриотической этикой, которая связана с качеством личности. Посмотри, что происходило после 1991-го года. Вспомни, с 1991-го по 1993-й год каким романтизмом было наполнено наше сопротивление. Это были, конечно, грозные, страшные дни, разгром страны, партия в запрете, демократы в Кремле… И, тем не менее. появление первых ласточек сопротивления окрыляло народ. Я помню вечера, которые проводила газета “День”, “Советская Россия”. Какие лица, какая интеллигенция приходила, какое воспарение, какой, повторяю, восхитительный романтизм! Какая это была энергия! Какая метафизическая сила, с которой и надо было строить оппозиционный блок. И этот романтизм кончился огромным пожарищем Дома Советов, потому что в недрах его, романтизма, не удалось создать структур информации и разведки, серьезных боевых группировок, общения с регионами, с исполнительной властью, выход на мировое сообщество - ничего. Был романтизм, были розы, были знамена, были восторги, были речи, были вечера патриотических газет… КПРФ к тому времени оправилась от удара, прошла через конституционные суды, не была закрыта в 1993-м году, вышла на выборы. И негласно было решено отдать все эти энергии в оболочку компартии, они ушли туда и загадочным образом скисли. Сейчас такое ощущение, что внутри патриотических образований высохли все те творческие энергии, которые давали рост. У меня есть, повторяю, ощущение, что к проблеме политического творчества надо нам постоянно возвращаться, надо постоянно повторять, что мы превратились в бюрократов, что мы слишком занимаемся представительством, что лидеры повторяют одни и те же тезисы, что вокруг мы не видим современных луначарских, современных красиных, современных молотовых, современных жуковых - нет спектра лидеров. Есть постоянно возникающий на пресс-конференциях Зюганов, который грешит воспроизведением вещей незначащих, отработанных,- и отсутствуют люди, понимающие законы и драматизм современного православия, культуры традиционалистской и авангардной культуры, которые могли бы работать среди молодежи, абсолютно не воспринимающей партийного сленга 70-х годов. Вот так стоит, на мой взгляд, задача оснащения нашего политического ядра. Мне кажется, это чрезвычайно важно.

В.Ч. Я согласен с пафосом вашего, Александр Андреевич, рассуждения, но кое-что в нем скорректировал бы. Я считаю, что никто романтизм не убивал, потому что это существо - романтизм - имеет свою пору, свои стадии развития. Я представляю, как молодогвардейцы: Земнухов, Уля Громова, Олег Кошевой,- с какими глазами сияющими они собирались в то время, когда война, тьма над страной и никакой перспективы нет вообще, но они были счастливы, что они - вместе, что уже начинается новая жизнь. Этот период прекрасен, но его нельзя поместить в какие-то организационные конструкции, чтобы он там развивался.

Когда наступило время более массовых и организованных действий, то появилась эта большая, разветвленная структура КПРФ. И если она провозглашает себя общенародной силой, берет на себя миссию, создает программу, проводит манифестации, то должна очень серьезно позаботиться и о том, какое развитие получит зачаток вот этого романтизма, вот этого патриотизма, вот этих объединений. То есть должен быть интеллектуальный штаб, который давал бы развиваться всем этим тенденциям, постоянно преобразуя их. Ленину действительно повезло, что у него к 1917 году, к Октябрю была довольно большая группа, которой он дал свободу, и вообще мало влезал в дела того же Красина, или Луначарского, пока что-то не обострялось. Там было много подразделений, которые работали как части большого компьютера, решая - каждая - свой участок общей задачи. А в КПРФ все-таки произошла тенденция возвращения к старой бюрократической схеме, что пагубно отразилось на состоянии дела сопротивления.