Газета Завтра 252 (39 1998)

Среди множества мелькавших картин, орущих ртов, фотографических вспышек Хлопьянов своим боковым панорамным зрением увидел, как гранатометчик в красном колпачке вдруг стал оседать, сползать вдоль стены. Рядом с ним на стене в сумерках вспыхнуло и тут же растаяло облачко бетона, поднятое пулей. Хлопьянов не зрением, а всем пульсирующим, насыщенным живой кровью мозгом запечатлел полет снайперской пули из далекой форточки, через улицу, в гранатометчика.

- А ну еще тарань!.. - кричали водителю, который радостно и безумно махал из кабины рукой, отгоняя толпу, пятил грузовик, готовился к третьему тарану.

Хлопьянов запрокинул голову, мимо встречных взглядов толпы, ввысь, к отвесной глянцевитой стене. Сквозь стеклянный лоскутный занавес, звонко разбивая его в нескольких местах, осыпая шуршащие слюдяные осколки, протыкая стену стволами, ударили очереди, длинные, под разными углами, пульсирующие линии. Как отточенные ножницы, резанули по толпе. Хлопьянов услышал хруст срезаемых, рассекаемых людей. Тупое завершение очереди в живом человеческом мясе. Набивание этого мяса металлом, огнем и болью.

Несколько людей разом, почти беззвучно, упало, пространство вокруг Хлопьянова опустело, и в это пустое пространство под давлением толпы вталкивались другие люди, растерянно переступая через упавших. И по этим новым, накатившимся людям из стеклянной стены ударили автоматы. Получая пули в затылки, спины, поясницы, люди валились пластами, шевелились, стонали, истошно кричали. А в них сверху, из мерцавшей стеклянной стены били красные, белые, отточенные острия, валили с грохотом, ощупывали упавших колющими скользящими трассами, находили, втыкались в бугрящиеся от боли лопатки. Хлопьянов видел, как рухнул длинноволосый оператор, пытался подняться, тянулся к своей телекамере. Новая очередь разрыхлила его кожаную куртку, выбила фонтанчики крови. Он упал щекой на асфальт, выпучил мертвые синие глаза, выталкивая изо рта липкую жижу.

Хлопьянов, приседая и падая, разворачиваясь в падении на пятке, проехался по асфальту, вжимаясь в узкую щель между ребристым цветочным вазоном и двумя вповалку лежащими телами. Этим моментальным военным броском он спасся от автоматов, стрелявших через улицу, сверху, но в падении, подныривая под чье-то рыхлое недвижное тело, он ожидал удара из близких окон, из-под бетонного козырька, где застрял нелепый грузовик.

И оттуда, из темной глубины, ударили красно-желтые факелы, затрепетали вокруг грузовика, ожгли наседающую толпу, животы, груди, лица. Люди валились, обнимали воткнутые в них штыри, пытались их выдернуть. Хлопьянов близко от себя увидел Клокотова, изумленного, хватающего свою пробитую грудь, в которую продолжал погружаться тонкий пульсирующий огонь. Пятерня Клокотова, которой он хватался за грудь, была без двух пальцев, оторванных пулями, в груди, просверленной дрелью, лохматилась черная дыра. Все с тем же изумленным лицом Клокотов рухнул навзничь, его согнутая в колене нога помоталась, распрямилась, опала.

Он испытывал ужас, беспомощность, непонимание, ненависть, панику, преодолевая все это инстинктом военного человека, который моментально схватывает все многомерную, смертельно опасную действительность, выбирая в ней одну-единственную, спасительную для жизни возможность. Она состояла в том, чтобы не шевелиться, прижаться головой к ребристой бетонной вазе, заслонявшей от стреляющей стеклянной стены, а остальным телом вплотную приникнуть к двум уже мертвым людям, из-под которых вытекала какая-то бесцветная, прозрачная жидкость.

Кругом кричали, визжали, бежали врассыпную, роняли плакаты, шапки, сумки. Поскальзывались, получали пули в кости и мякоть, ползли, волоча перебитые ноги, пытались избежать секущих искрящих ножниц, выпасть из огненного фокуса, куда сходились долбящие пунктиры огня. Улица покрылась раскаленной плазмой. От бетонных плит отлетали ломкие, под разными углами, траектории.

Семеня на каблуках, бежала молодая кричащая женщина, тянула за собой упиравшегося мальчика. Упала, уродливо заголяя толстые ноги. Мальчик пытался ее поднять, хватал ее руки, голову, а потом, отброшенный невидимой, ударившей в него силой, опрокинулся и замер.

Молодой гибкий парень по-кошачьи катался на земле, уклоняясь от попадавших в асфальт пуль. Обманывал стрелка, откатывался от места, куда тотчас вонзалась пуля. Стрелок угадал его хитрость, переждал, и когда комок мускулов, хрящей и костей перекатился в сторону, вонзил в цель накаленную иглу. Убитый парень разом распустил свои сжатые мускулы, опал, словно из него вышел воздух, плоско лежал на асфальте.

Бородатый старик в брезентовом плаще ковылял, косолапил, а потом упал на костлявые колени, уперся руками в землю, медленно стал клониться, пытаясь коснуться лбом асфальта, как молящийся на коврике мусульманин. Не коснулся, бесформенно завалился на бок.