Газета Завтра 253 (40 1998)

Так вот, с этой “правящей группой” в математике у Понтрягина долгое время были весьма натянутые отношения - что и было понятно ввиду его независимого характера. Но в какой-то период они решили включить его в свой круг. И мне кажется - понятно, с какой целью. Ввиду решительного, боевого характера Понтрягина, его нежелания скрывать свои убеждения и скрываться за чужими спинами - его можно было подтолкнуть на такие решительные действия, в которых остальные члены “синедриона” себя проявить не хотели. Думаю, что Понтрягин понимал ситуацию, но считал, что тем не менее он может таким образом принести пользу советской математике. Вся эта картина развернута в последних 20-30 страницах “Жизнеописания”. Как раз тогда он его и писал. Но в последние годы своей жизни Понтрягин явно стал тяготиться этим своим окружением. Он стал от этой “правящей группы” отдаляться. А под конец - что было неизбежно при его темпераменте - и совсем с ними рассорился. Я уверен, что если бы он составлял свое “Жизнеописание” на 2-3 года позже, то добавил бы много интересного на эту тему.

И наконец, еще одно обстоятельство очень важно для оценки книги. Уже после смерти Понтрягина я узнал, что одной из его любимых книг была “Жизнь Бенвенуто Челлини, написанная им самим”, и даже название его “Жизнеописания” носит следы этой симпатии. В обеих книгах очень много общего: простой, но сильный слог; выпуклое, вплоть до деталей, описание жизни и особенно поразившая меня черта - рассказ о себе без всяких прикрас. Больше того, много общего и между авторами. Прежде всего - сила воли, энергия, напряжение всех жизненных сил. Это психология бойца, всеми средствами отстаивающего свою правду. Живи Лев Семенович Понтрягин в XVI веке, и его вполне можно было бы представить себе с “колючим кинжальчиком” или “с кинжалом в левой руке, а со шпагой - в правой”, как говорит о себе Челлини. Если Челлини писал, что он “никогда не знал, какого цвета бывает страх”, то это применимо и к Понтрягину. Одинаково и отношение к своему труду. Челлини пишет, что “сразу же заболел бы, если бы не стал работать”. У Понтрягина: “Если во время занятий кто-нибудь приходил к нам и мне приходилось общаться с ним, у меня возникало ощущение физической боли, вызванное необходимостью оторваться от занятий, чего я все-таки сделать не мог. Я разговаривал и в то же время продолжал думать”. Общей является и откровенная радость и гордость успехом. У Челлини: “Все великие и труднейшие работы, которые я сделал… все они отлично мне удались…” У Понтрягина: “Работа эта сопровождалась бурными, эмоциональными переживаниями. Бывали случаи, когда, обнаружив сделанную мною ошибку, я приходил в полное отчаяние. А ее исправление приносило мне, конечно, огромное облегчение и радость”. Челлини переходил от одной области искусства к другой и даже к военному делу: он был исполнителем музыки, ювелиром, скульптором, занимался фортификацией и артиллерийским делом. Так же и Понтрягин переходил от одной области математики к другой, начиная от самых абстрактных и вплоть до связанных с очень конкретными приложениями, так что был избран почетным членом Международной академии астронавтики.

Классическим эпизодом в книге Челлини считается рассказ о том, как он отливал статую Персея. Он работал с “таким трудом, что он был для меня невыносим; и все-таки я силился”. К тому же от огня, необходимого для литья, загорелась крыша. “Сражаясь таким образом с этими превратными обстоятельствами несколько часов, пересиливая намного больше, нежели крепкое здоровье моего сложения могло выдержать, так что меня схватила скоротечная лихорадка, величайшая, какую только можно себе представить, ввиду чего я был вынужден пойти броситься на постель”. Он решил, что умирает, и заснул. Тут ему привиделся человек, который объявил ему, что работа испорчена. Вскочив, он увидел, что огонь ослаб и “металл весь сгустился, то, что называется, получилось тесто”. Он вновь развел огонь, и так как металла недоставало, велел бросать в горн всю металлическую посуду в доме. “После того как я исправил все эти великие неистовства, я превеликим голосом говорил то тому, то другому - неси сюда, убери там!” Статуя была спасена, уже перед самым рассветом он бросился в кровать, а утром проснулся здоровым.