Газета Завтра 289 (24 1999)

Сергей Степашин еще в первом своем слове при открытии Михайловского сказал о Пушкине: " Пушкин для нас для всех остался … нашим русским, любимым и настоящим поэтом. Сегодня в этот замечательный солнечный день даже Бог с нами… Мы пришли все вместе к Александру Сергеевичу, не только поэту, но и пророку… Несмотря на сложные времена, правительство России смогло найти небольшие средства, чтобы сегодня началось подлинное воссоздание этого замечательного музея в Михайловском…Это очаровательное место. Эти ели, эти тропинки, эти места, где создавались самые лирические и великие стихотворения поэта… Он творил. Он писал, переживал... он был вместе с русской землей, он был с русским духом…Я бы очень хотел, чтобы спустя двести лет после его рождения мы могли говорить с гордостью: мы живем в великой красивой настоящей матушке-России…"

Конечно, Степашину по изяществу слога далеко до академика Панченко, так поразившего нас всех своим глубинным национальным постижением Пушкина в выступлении у могилы поэта, далеко до проникновенности Валентина Распутина, сказавшего свое замечательное слово на пушкинском вечере в Пскове, конечно, Степашин в силу своей должности никогда не решится на такой острый сравнительный анализ пушкинской и нынешней России, какой продемонстрировал в его присутствии псковский критик Валентин Курбатов на нашем патриотическом вечере поэзии, но имеющий уши да слышит. Тут и великая матушка-Россия, хотя стилистически правильнее было бы "матушка-Русь", но на это премьеру пока духу не хватило, получился как бы перевод с немецкого. Вроде бы матушка, но — Россия… Впрочем, все-таки именно тема русскости доминировала в выступлениях Степашина в Михайловском. Уже в первом слове звучит и "наш русский поэт" и подчеркивается, что поэт был "вместе с русской землей", и даже усиливается "с русским духом"…

Опасно ездить высоким чиновникам по русским святыням, тоже русского духу набираются. Ведь за выступлением на открытии музея в Михайловском, казалось бы достаточным для официального подтверждения своего высокого присутствия на пушкинском народном празднике, последовало еще более ошеломляющее участие в патриотическом вечере поэзии, проводимом Союзом писателей России. Если в Таврическом дворце бесовский шабаш по принижению имперского пушкинского духа открывал питерский губернатор Владимир Яковлев, то праздник русского национального гения на пушкинской поляне в Михайловском при огромном стечении народа вместе с нашим председателем Валерием Ганичевым открывал и как бы соруководил Сергей Вадимович Степашин. Именно у нас на вечере дважды Степашин повторил, что он "как русский человек" должен и вести себя, согласно нашим национальным традициям. Сидевшая сбоку от него эмоциональная поэтесса из Сыктывкара Надежда Мирошниченко удивленно воскликнула прямо ему в лицо: "Сергей Вадимович, впервые в жизни слышу, чтобы премьер-министр России не стеснялся во всеуслышание заявить, что он "русский человек" и ведет себя как русский человек". Степашин и тут не промолчал и сказал, обращаясь к Мирошниченко: "А кто же я? Я — русский человек…" Последовали писательские и народные аплодисменты. А как внимательно слушал премьер выступления Бориса Сиротина и Валентина Курбатова о боли за нынешнюю Россию? Да и слова Панченко о нынешней непогоде были восприняты им с вниманием… Судя по всему, на пушкинском празднике наш премьер стал примерять на себя державный, русский пушкинский наряд. В отличие от ультрадемократического мэра Пскова, четырежды громко и недоуменно хмыкнувшего, когда я в Пскове заговорил об имперскости Пушкина. Нет, это не было случайностью. Премьер знал, куда шел, кого слушал, и тем более, что сам говорил. Я думаю, нынешний рывок десантников Заварзина из Боснии в Приштину — это как бы продолжение пушкинского вечера в Михайловском. "Иль русский от побед отвык?"

Все вдруг увидели, что народу Пушкин близок и дорог, что вокруг Пушкина можно объединиться, ибо это и есть наша национальная идея. Академик Александр Панченко назвал Пушкина нашим мирским святым, Степашин осознанно акцентировал внимание на русском духе Пушкина. Лужков создает пушкинскую Москву. Даже немощный Ельцин по ночам исповедуется Пушкину за свои злодеяния, стремясь уподобиться Ивану Грозному, хотя роль ему отведена в русской истории Гришки Отрепьева с его разорением России. Нет за Ельциным никакой присоединенной Казани, один лишь разор и мор…