Газета Завтра 31 (1235 2017)

Мы — дети страшных лет России —

Забыть не в силах ничего.

Испепеляющие годы!

Безумья ль в вас, надежды ль весть?

От дней войны, от дней свободы —

Кровавый отсвет в лицах есть.

Есть немота — то гул набата

Заставил заградить уста.

В сердцах, восторженных когда-то,

Есть роковая пустота.

И пусть над нашим смертным ложем

Взовьётся с криком вороньё —

Те, кто достойней, Боже, Боже,

Да узрят царствие твое!

Александр Блок

О, спиннер дней! О стремительный крутящийся поток жизни. То ты замедляешь движение своё и плавно несёшь свои зеркальные струи среди величавой тишины, то летишь и скачешь по чёрным камням и бурлящим порогам, порождая бесчисленное количество брызг и свечений, грохоча и низвергаясь в неведомые бездны.

Вот и моему старинному другу Александру Бородаю исполнилось 45. Сидя за праздничным столом, поднимая пузатую кружку среди весёлого гомона и торжественных речей, я мысленно отдаляюсь в прошлое: вспоминаю ушедшие, канувшие дни — эпизоды трагические или радостные, занимательные картины наших жизней, удивительные вехи совместно пройденного пути.

Вспоминаю, конечно, Сашиных родителей: незабвенных Юрия Мефодиевича и Нину Дмитриевну. Их трогательный союз был выше любой философии и прочнее всех законов логики.

Философ Юрий Бородай — автор знаменитой монографии "Эротика, смерть, табу" — в советское время был близок к кругу Алексея Лосева, дружил с Александром Зиновьевым и Львом Гумилёвым. Последний, бывая в Москве, частенько гостил у Бородаев, сажал маленького Сашу на колени, рассказывал ему о волшебном небесном луче, согревающем своим золотым мерцанием суровую и страшную историю человечества. Луч этот является нежданно из глубин космоса и воспламеняет те или иные этносы, создаёт внутри них "реактор бессмертия". Так нарушается в жизни народов земная логика, преодолеваются животные инстинкты, возникает чудесный феномен "пассионарности". Но бывает и по-другому, когда космический луч опускается в самые недра сырых и сумеречных эпох. И там, среди кромешной тьмы, гнили и хлюпанья находит своего единственного избранника, порождая в социальной пустыне вспышку "пассионарной личности". Так приходят на бесприютную землю герои, подвижники, пророки.

Александр Юрьевич Бородай хорошо усвоил уроки Льва Николаевича Гумилёва. Своей судьбой доказал правоту его теории.

Вспоминаю первые дни своего знакомства с Сашей. Сентябрь 93-го. Центр Москвы. Вечно-лимонная заря над окружённой, оцепленной, обесточенной цитаделью. Над Домом Советов реют флаги русского Сопротивления. Внутри здания — темень.

Депутаты по длинным коридорам ходят с фонариками, а мы сидим в комнате при свечах. Саша провёл меня на тайный совет одной из трёх военизированных групп, оборонявших российский парламент. Окна плотно зашторены, многоэтажные ряды свечей, чуть подсвеченные серьёзные лица — всё это напоминает заседание масонской ложи. Глухие разговоры, полушёпот. Отчётливо слышу роковую фразу: "Пора брать в свои руки Останкино!". Через неделю организованный защитниками штурм телецентра захлебнулся, а затем белоснежный парламент в центре Москвы был расстрелян ельцинскими путчистами из танков. И я, и мой брат Василий, и Саша Бородай в разные часы из разных мест уходили, что называется, огородами. Кое-кто во время отступления в горячке позабыл освободиться от оружия и бронежилета, вернулся с баррикад в полной боевой амуниции.

Помню божественное псковское лето во второй половине 90-х годов. Уже прокатилась, прогремела кровавая бессмысленная Первая чеченская. Прогромыхали оголтелые истерические президентские выборы, с дикими плясками и не менее дикими фальсификациями. Вконец опустившийся, звероподобный Ельцин на новый срок водворился в Кремль. Российское государство трещало по швам, стремительно осыпалось, превращалось в труху. Россия же вечная по-прежнему пребывала в Божественном покое, сквозила и переливалась в сиятельных зерцалах природы русского Севера. Тогда в компании богослова Петра Малкова совершили мы с Сашей великий пеший поход от деревни Малы до самой эстонской границы. Шли мы целый день по сухим песчаным дорогам, среди скрипа сосен и трепета летних рощ, под синим-синим русским небом. Заблудившись, вышли на берег великого Псковского озера и кинулись в его звенящие зыби, а затем, выйдя на берег, наблюдали, как восходит в небо мистическое гигантское жемчужное облако. Удивительные медленные превращения облака, похожего на башню, напоминали о текучести жизни, об изменчивости любых земных жребиев. Как-то это облако было связано с таинственной теорией Льва Гумилева, зашифровавшего в глубине своей научной концепции сведения о чуде Божьем как о главном факторе истории.