Газета Завтра 311 (46 1999)

"Во-первых, самое многоголосие, особенную манеру голосоведения, при которой унисонный запев разветвляется согласно варианту каждого отдельного голоса артели, то есть хора, часто — вопреки правилам западно-европейской гармонии и контрапункта, и затем каждый такой подголосок возвращается к изначальному унисону.

Во-вторых, свободный, подвижный, перемежающейся ритм, например, 2/4, 5/8,7/4, согласно логическому, а не метрическому ударению. И наконец, третью составную, импровизацию, дающую возможность каждому певцу артели излить свое индивидуальное чувство, проявить свою личность, не только не нарушая общего склада, но и значительно его обогащая."

Эти слова можно со всей определенностью отнести и к манере исполнения "Казачьего Круга".

Однако помимо чисто музыкального аспекта, на стыке эмоции и смысла возникает мощная идеологическая компонента.

Это выводит "Казачий Круг" из области этнографической экзотики. В принципе такие песни не поют в колониях для богатых туристов.

Слишком живы еще для России интонации и смыслы, на которых строится творчество "Казачьего Круга".

Когда слушаешь лихие напевы казаков, невольно думаешь: "Вот где империя-матушка. Вот где дышит римский старинный воинский дух" . Наши "древние римляне" бородаты, обуты в яловые сапоги, с винтовками на ремнях, в папахах да с кованными кубанскими клинками в руках.

Удивительно, что воспринимают песни "Казачьего Круга" люди, порой абсолютно не "фольклорные". Возможно, что неосмысленно и подсознательно все, кто родился и вырос в России, способны уловить энергию, исходящую от искусства казачьего пения (вспоминается сценка в кафе — послушав с диска Скунцева знаменитую песню "Не для меня..." — свирепые “братки”, сидящие за столиком буквально заплакали).

Однако в целом творчество "Казачьего Круга" дышит все же оптимизмом и радостью. Радость эта в самой мощи исполнения, в удивительной нерастраченности сил души наших московских, подольских казаков.

ТИТ

Владимир Голышев ОГНЕННЫЙ АРХИСТРАТИГ

8 НОЯБРЯ (21 ноября по юлианскому календарю) — Собор Архистратига Божия Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных, праздник, в народе именуемый Михайловым днем.

Стоит произнести вслух слово "ангел" — и перед глазами встает лукавый карапуз с перепелиными крылышками или, в лучшем случае, чахоточный юноша в ночной рубашке с лохматыми отростками в районе лопаток…

Дворянская культура XVIII-XIX веков. Тяжкое наследие прошлого…

В Священном Писании мы видим совершенно других ангелов — "огненные колеса, огненные животные и мужи, как бы молниевидные" . Созданные прежде всякой твари ангелы — это световые сущности, способные без посредников созерцать Бога, как Он есть, славить его, думать о Нем. Собственно ангел — это мысль о Боге, сосуд, полный небесного огня.

Прежде появления первого человека ангелический мир раскололся — часть ангелов решила, что быть огненным сгустком, носящим мысль о Боге, и быть Богом — одно и то же. Им было указано на ошибочность такого утверждения...

"Михаил" по-еврейски — "Кто как Бог?" Архангел с этим именем возглавил ангельские силы, оставшиеся верными идее смирения перед лицем Божием. Лидер "бунтовщиков" — Сатана — был низвержен в "бездонные бездны". "И обратился он в змию злаковидную, огневидную, власявидную, дубовсходную, врановидную, змию слепую, триглавую, уядающую жены, ехидну морскую", — такими нелестными эпитетами "наградило" Сатану народное предание. В заонежском краю еще говорят: "Сверзил Михайло-Архангел с небеси сатанино воинство, и попадало оно на землю в разные места, и пошли с той поры на земле водяные, лешие и домовые" . А в Англии, в графстве Йоркшир, найденные там останки доисторических ящеров местные крестьяне считают скелетами бесов, разбившихся при падении.

В память об этой колоссальной небесной драме Архангелу Михаилу было усвоено наименование Архистратига (т.е. главного полководца). Русское христолюбивое воинство всегда видело в нем для себя высший пример и всегда уповало на его сверхъестественную помощь. Михаилу-Архангелу часто посвящали походные Церкви, иконки с изображением огненного крылатого воина на крылатом коне, поражающего копьем исконного врага рода человеческого (наряду со схожими по сюжету иконами Георгия Победоносца и Димитрия Солунского), всегда сопровождали армию в походе. И в каждой победе виделся отблеск той первой небесной победы, и каждый павший на поле брани явственно ощущал на холодеющем лице то ли веяние крыл, то ли касание языков странного необжигающего пламени…