Газета Завтра 328 (11 2000)

— Те, кто пристально следит за вашей карьерой, говорят, что вы как государственный деятель эволюционировали. Вы пришли на должность генпрокурора доверенным лицом Ельцина. Первый период вашей работы в Генпрокуротуре не был отмечен какими-либо резкими поступками. Только потом ваша осанка, ваша лексика, ваша гражданская позиция изменились. Вы инициировали несколько крупных и опасных дел. Что с вами произошло в определенный отрезок времени? Как происходила эволюция вашего профессионального, государственного мировоззрения?

— Да, за последние три года я действительно изменился. Это произошло под влиянием многих факторов. Чем больше я понимал ситуацию с коррупцией и преступностью в России, тем больше во мне возникало чувство протеста. Это первое. Второе: за годы работы генпрокурором во мне укрепилось чувство ответственности за состояние дел в борьбе с преступностью. По мере того, как происходило накопление материала, зрело понимание того, что мы выходим на черту, когда каждый шаг Генеральной прокуратуры во многом может сказаться на общеполитической ситуации, на будущем страны.

Конечно, в какой-то мере я рос и в профессиональном отношении. На первом этапе многие вещи мне приходилось осваивать с большим трудом, но затем, когда я уже реально взял бразды правления прокуратурой в свои руки, у меня появилась свобода действий. И наконец, та перестройка, которая произошла в прокуратуре за эти годы, стала давать плоды. Мы накопили громадное количество оперативных материалов, пришла ясность по многим уголовным делам, появлялись материалы, годные для процессуальной реализации, и мы вышли на интенсивный режим работы. Именно в этот момент мы реально затронули существенные интересы воров самого высокого уровня. Когда мы вышли на людей, облеченных большой властью, поступки которых при этом явно подпадают под статью, я очень четко осознал, что если прокуратура дрогнет, если нам не удастся реализовать накопленные процессуальные материалы, то позже эти дела уже никто не восстановит. Мы в прокуратуре подошли к той черте, дальше которой, что называется, нельзя было отступать. Если, конечно, ставить целью именно борьбу с преступностью.

— Мы живем в криминальной стране. Практически вся страна поделена преступными группировками. Не секрет что каждый хуторок и околоток, впрочем, как и завод, имеет свою "крышу". Одни бандиты бреют черепа, носят золотые цепи, говорят на "фене", другие же ходят во фраках, прекрасно знают английский и ездят на международные форумы. В чем особенность криминальной топографии России?

— Это очень объемная тема. Если очень кратко сказать, то картина возникает следующая: чем ближе к промышленным центрам от периферии, тем больше преобладает так называемая беловоротничковая преступность, тем больше организованная преступность вытесняет общеуголовную, тем больше размах коррупции. Конечно же, сгусток криминалитета — это Москва, Санкт-Петербург, другие крупные города нашей необъятной России. Здесь еще надо иметь в виду, что наибольшую опасность для страны в этот период представляет не общеуголовная преступность, хотя она на достаточно высоком уровне, а именно беловоротничковая. Возьмем пример фирмы Голден Ада. Украденная сумма составляет 180 миллионов долларов. Бриллианты и алмазы вывозились килограммами, золотые монеты десятками тонн. Этот беспредел стал возможным благодаря росчерку пера некоторых российских правительственных чиновников. Благо, что удалось вернуть хотя бы часть ценностей. Если не пресечь коррупцию, то не будет ни экономики, ни нормальной политической деятельности… Сейчас ситуация такова, что коррумпированные средства массовой информации доминируют на информационном рынке. Соответственно, преступные технологии осуществляются и в политической сфере. Следующий шаг — заказные убийства, которые сопутствуют выборам. Если мы не победим организованную преступность, коррупцию, которая создает крышу для организованной преступности, то тогда не выживут ни центры, не периферия. Вот в чем, на мой взгляд, специфика нынешней криминальной ситуации в России.