Газета Завтра 336 (19 2000)

Трудно нам это признать не потому, что мы, читатели этой газеты, почти поголовно уверены, что советский строй — великое творческое достижение России. Возможно, ее звездный исторический миг. Трудно потому, что непонятно. Ведь на Украине, согласно данным западных социологов, 88% населения высоко оценивает советский строй. Как же так? Как можно высоко оценивать и не желать в него вернуться? Если вдуматься, противоречия здесь нет. Вот обычная история: разлюбил человек жену, развелся. Он очень высоко ее ценит, перечисляет все достоинства, но вернуться не желает. Раньше любил и был счастлив, а сейчас не может. Что-то в нем изменилось, по-другому стал смотреть на вещи. И ведь мы понимаем этого человека, хотя он порой и не смог бы объяснить, что ему разонравилось.

Можно и по-другому подойти. Вот родители-крестьяне собрали денег и послали сына учиться в университет. Пусть он честный человек и любящий сын — может ли он вернуться жить в избе и работать в поле? Только после катастрофы. Это если умный и честный, а ведь не все сыновья такие. Общество легче поддается изучению, чем душа отдельного человека, давайте думать. Дело очень облегчается тем, что у нас есть две сходных драмы нашей страны, так что их сравнение — почти исторический эксперимент.

Сравнивая ход событий, который привел к отказу от поддержки существовавшего общественного строя России, я лично прихожу к выводу, что в обоих случаях главным был отказ именно от сословного устройства общества. Перерастал его наш народ и потом уже не хотел вернуться в эту избу. Поэтому утрачивала авторитет духовная инстанция, которая оправдывала такое устройство (церковь, а потом КПСС), а затем лишалось силы и государство.

В обоих случаях причина отказа, на мой взгляд, крылась в двух противоположно направленных, ускоряющихся процессах: росте самосознания главных сословий и одновременном упадке, духовной деградации правящего сословия. Когда это противоречие достигало критического уровня, происходил моментальный слом, которого никто не предвидел в такой резкой форме. Дело в том, что на последнем этапе оба взаимосвязанных процесса усиливали друг друга, так что вырождающаяся элита все больше ненавидела именно восходящее сословие и все больше досаждала ему. Возникало то, что в химии называют автокатализ, — продукты реакции ускоряли саму реакцию, и процесс шел вразнос. При этом "поблажки" правящего слоя народу лишь вызывали его возмущение.

Сегодня в среде патриотов стало хорошим тоном идеализировать монархию Николая II и вспоминать, как она сдвигалась к правовому государству, как царь дал "Манифест", как этот процесс был сорван злыми революционерами. Все это, я думаю, неискренне. Эти люди просто не могут не знать общеизвестных вещей. Ведь и "Манифест", и обещания свобод не могли быть восприняты основной массой русских людей иначе как издевательство. Вспомните: массовые порки крестьян, которых никогда не бывало в России в прошлые столетия, начались сразу за принятием закона, отменяющего телесные наказания. Казни крестьян без суда, зачастую даже без установления фамилии, так что казненных хоронили как "бесфамильных", вошли в практику как раз после "Манифеста".

Есть архивный фонд, в котором собраны рапорты полицейских чинов на вопиющую жестокость и противозаконность действий карательных экспедиций против крестьян. На этих рапортах пометки синим карандашом, сделанные рукой царя. Под каждой пометкой удостоверено каллиграфическим почерком: "Его императорским величеством собственноручно начертано" — и подпись начальника императорской канцелярии. Не стоило бы сейчас поминать эти позорные надписи и шуточки, недавно похоронили останки Романова. Но если уж его снова втягивают в политику, то кто-то со злости опубликует.

Лев Толстой подчеркнул именно моральное падение монархии, которое привело к оскорблению подавляющего большинства подданных, обретших к этому времени высокоразвитое самосознание — крестьян. Вспомним его слова: "Для блага нашего христианского и просвещенного государства необходимо подвергать нелепейшему, неприличнейшему и оскорбительнейшему наказанию не всех членов этого христианского просвещенного государства, а только одно из его сословий, самое трудолюбивое, полезное, нравственное и многочисленное". Тут — один из духовных истоков революции, всеобщее отвержение монархии. Зачем же сегодня патриотам выступать против важной исторической правды?

Не была наша культура и несовместима с демократией, тут ошибается М. Лемешев. Ведь западная демократия ("один человек — один голос") — лишь одна из многих разновидностей. И сельский сход, и артель, и казацкий круг, и поместный собор — вот где воспитывался русский человек, но все это институты демократии. Даже армия русская, при всей ее авторитарности, была проникнута демократическим духом, только он каким-то необычным способом совмещался с привычкой к дисциплине и самопожертвованию, вот почему трудно было разглядеть тут демократию западным глазом.