Газета Завтра 356 (39 2000)

Вранье Колодного отчасти можно объяснить просто невежеством и самоуверенностью, замешанной на злобе, но не это в его статье главное, а то, что Горький просто чужд, недоступен его пониманию, определить место, значение писателя в литературе и в жизни наш аналитик не в силах. Упомянув об огромной популярности Горького, о его всемирной славе, о любви и почестях, что выпали на его долю, он в полном обалдении вопрошает:"Неужели действительно его рассказы, сказки, драмы, незавершенный роман "Жизнь Клима Самгина" так значительны? Неужели так воздействовали на творчество других современников? Неужели его художественные произведения играли важную роль в жизни трудящихся?..Тогда (!), может быть, величие в чем-то другом?.."То есть в творчестве-то никакого "величия" и даже "значительности" он не видит, не чувствует, не может понять, что если бы Горький не написал ничего, кроме пьесы "На дне", то и в этом случае, подобно Грибоедову с его "Горе от ума", навсегда остался бы в русской литературе. Между прочим, о Горьком нередко писал знаменитый тезка Колодного — Троцкий, и при этом доходил порой до таких речений, как "псаломщик русской культуры". И даже в некрологе глумился: " Если Сталин с Кагановичем и Микояном заживо возведены в гении, то, разумеется, Максиму Горькому никак нельзя отказать в этом эпитете после смерти." А когда Горький напечатал воспоминания о Ленине, то Троцкий, который в это время сам работал над книгой о нем,тотчас выскочил в "Правде " с разносной статьей. Горький тогда заметил: " Суждения Льва Троцкого о моих воспоминаниях написаны хамовато по моему адресу и с неожиданным для меня цинизмом демагога ". Однако справедливости ради нельзя не заметить, что помянутый некролог о Горьком кончается все-таки пристойно: "Этот большой писатель и большой человек навсегда вошел в историю народа, прокладывающего новые исторические пути ". Какой светлой личностью в этих строках предстает Лев Троцкий рядом с Львом Колодным! Даже трудно сказать, кто из них больше достоин ледоруба…

А вывод из всего такой: трудно поверить, что человек, который не понимает Горького да еще и глумится над ним, клевещет на него, может любить Шолохова. Правда, в нынешней книге Л. Колодный пишет о Горьком совершенно иначе: весьма почтительно, неоднократно ссылается на него как на непререкаемый авторитет. Это лицемерие вполне понятно: нельзя же поносить Горького в книге о Шолохове, который так его уважал, любил и для которого он так много сделал…

Понять истинное отношение Колодного к Шолохову изрядно помогает тот факт, что до самого дня обнаружения рукописи в 1983 году он вовсе не был уверен в его авторстве. В интервью израильской газете "Окна" 9 декабря прошлого года он поведал: "Я слыхал по "Голосу Америки", наверное, что рукопись "Тихого Дона" Шолохов у кого-то украл. Естественно, во мне пробудился охотничий азарт. Я решил, что если рукопись украдена, то я его разоблачу. А если он не крал, то я Шолохова прикрою". Охотничий азарт не свидетельствует о любви или хотя бы об уважении к писателю. Но Кузнецов определяет отношение Колодного к Шолохову более точно: это конкистадорское отношение.

В этом вопросе немало проясняет и то, как Лев Ефимович истолковал одно место в письме к нему вдовы Кудашева. Тот в первые же дни войны вступил в народное ополчение и вскоре попал в газету "Боевой путь" 32-й армии. Сохранилось двенадцать писем его к жене за июль-сентябрь 1941 года, в восьми из которых он с непонятной настойчивостью просит жену связаться с Шолоховым, чтобы тот через Главпур вызвал бы его "на день-два" в Москву: "Мне необходимо сдать ему оригинал рукописи "Тихого Дона". Что значит "сдать"? Разве не могла жена Матильда, Мотя, как звал её Шолохов, просто передать рукопись? " Шолохов так и не смог (!) вызвать Кудашева с Московского(?) фронта.", — пишет Кузнецов.То же самое и Кожемяко: "Не смог." А где доказательства, что он пытался сделать это? Я думаю, что в то время, в той обстановке писатель и не стал добиваться вызова с фронта друга, в сущности, по своему личному делу, из-за своей рукописи. До этого ли ли было в те дни, когда трещали фронты и рушилась наша оборона. Тем более, что это рукопись уже изданной книги.

Если Шолохов и вызвал бы Кудашева в июле-сентябре, это никак не изменило бы его судьбу: ведь через "день-два" он должен был вернуться в свою фронтовую редакцию. А 2 октября началось немецкое наступление на вяземском направлении, в ходе которого 7 октября два крыла войск противника соединились и отрезали пути отхода четырем нашим армиям: 19-й, 20-й, 24-й и 32-й, в которой служил Василий Кудашев. Так он оказался в плену, где и умер, как пишет Кузнецов, в начале 1945 года. Кстати замечу, что оборону окруженных армий возглавил генерал-лейтенант М.Ф.Лукин, он тоже попал в плен, и после войны Шолохов вызволил его из нашего лагеря.