Газета Завтра 377 (8 2001)

Самораскрытие Григория Мелехова на разных этапах его внутреннего, духовного и душевного развития воссоздает правдивую картину всех его метаний и исканий. С предельной искренностью и правдивостью Шолохов сумел передать различные состояния мятущейся души своего героя, подчас полярные — от, казалось бы, полного приятия "большевиков" до полного их отрицания. В каждом своем душевном порыве Григорий Мелехов предельно искренен — и в этом-то огромная художественная правда этого характера. Причем это самораскрытие героя происходит без "перста указующего" автора, спонтанно, органично, естественно.

Противоречия в развитии характера Григория Мелехова, так же, как противоречия в романе "Тихий Дон", и прежде всего, конечно же, его главное "противоречие" — между "белыми" и "красными", — были противоречиями объективными, принадлежащими жизни людей; и заслуга Шолохова как гениального художника в том, что он способствовал самораскрытию обеих сторон этого главного противоречия жизни с предельной объективностью и правдой, предоставил право и возможность каждой из сторон "раскрывать и обосновывать свою правоту", не навязывая читателю своей авторской позиции.

Это не значит, что своей позиции у автора "Тихого Дона" не было. Она, конечно же, была, но не имела ничего общего с той упрощенной, левацкой позицией, которую "антишолоховедение" приписывает Шолохову.

И эта позиция, о чем в следующей статье, так же, как и роман "Тихий Дон" в целом, далеко опережала свое время.

Вспомним боль, которая звучит в словах Петра Мелехова незадолго до его гибели: "Ты гляди, как народ разделили, черт! Будто с плугом проехались: один — в одну сторону, другой — в другую, как под лемешем. Чертова жизня и время страшное! Один другого уж не угадывает".

Это и есть главная боль Шолохова, выраженная в его романе "Тихий Дон".

Шолохов был первым — задолго до других (да и где они, другие?), кто почувствовал, понял, осмыслил русскую революцию — это главное мировое событие ХХ века, как великую и героическую национальную трагедию.

Всем памятен праздничный призыв тех лет: слушайте музыку революции!

Но были гениальные художники уже в ту пору, которые за этой "музыкой", в большей или в меньшей степени они принимавшейся, слышали гул и скрежет глубинных сдвигов и проломов, что совершались в тектонических пластах народной жизни. Эти гении — Есенин и Шолохов — воспринимали революцию не как праздник, но как тектонический сдвиг, как трагический прорыв в будущее — через страдания, боль и горе людей, через их разъединение.

Наше общество еще только приближается к подобному взгляду на эту великую и трагическую эпоху своего жизненного развития, только учится видеть две стороны в процессе революционной модернизации России — героическую и трагическую, не отвергая ни той, ни другой.

Удивительное историческое чутье, могучий инстинкт художественной правды — свойства гения — и позволили Шолохову, преодолевая все идеологические и политические схемы и препоны своего времени, проникнуть до корней событий, уловить объективный исторический ход вещей и написать книгу не только предельно правдивую, но и провидческую, в пору вселенского раскола и распада ратовавшую — во имя спасения России — за национальное единение людей.

Шолохов в "Тихом Доне" — и именно в этом величие этого романа — органически, как это и было в действительности, соединил в глубинном диалектическом противоречии обе стороны русской революции — героическую и трагическую. Он первым (а кто еще после него?) проник в сущность русской революции как глубоко трагической мистерии. Подобный взгляд на революцию не был доступен ни "белым", которые воспринимали революцию как злобный фарс, ни "красным", которые с 1937 года воспринимали революцию как свершившийся идеал, невзирая на море крови и страданий людских.

Ни те, ни другие не были способны к самокритике и не видели, не желали видеть на белых одеждах контрреволюции красных пятен человеческой крови, беды, несчастья и изуверств, а на красных одеждах революции — таких же черных от крови следов не менее страшного горя, не менее лютых зверств.

И только Шолохов благодаря "Тихому Дону" дал возможность людям и истории выверить на прочность, человечность и гуманность идеалов и реальную жизненную практику как тех, так и других, применив для этого возведенный в абсолют принцип художественный правды. Он проверял идеалы революции и белого движения исходным, основополагающим, в истоках своих, христианским принципом — любовью к ближнему. И показал воочию, с какой беспощадностью как с той, так и с другой стороны попиралась любовь к человеку ненавистью друг к другу.

Собственно, такого рода проверка исторических событий доступна только суду истории. В человеческом, а не историческом измерении времени на подобную высоту мог подняться только воистину гениальный художник, заставивший в своем романе "красных" и "белых" предъявить миру неприкрашенную правду о себе. И, конечно же, исходил он при этом не из преходящих политических принципов, но из фундаментальных и основополагающих: любви к людям, к Родине, Отечеству.