Газета Завтра 385 (16 2001)

Александр Проханов ДА ВОСКРЕСНЕТ БОГ И ДА РАСТОЧИТСЯ НТВ!

Пасху встречал в деревне. Пошел ко всенощной, в соседнюю церковь, что стоит через реку на бугре. Закрытая в 30-е годы, оскверненная, в "мерзости запустения", оставалась в руинах, с почернелыми луковицами, полуразобранная на кирпич, изрисованная срамными надписями. На моих глазах рушились гнилые купола, осыпалась отсырелая колокольня. Но года три назад появился батюшка, отец Игорь, и случилось невозможное. Засверкали главы, заблестели кресты, задышали белизной обновленные своды. Впервые за шестьдесят лет шла пасхальная служба. Явились старухи, понабилась молодежь, понасыпались малые ребятишки, и мы несли под туманными звездами золотые хоругви, заслоняли от ветра свечи, и крестный ход песнопениями славил Святое Воскрешение. Если это не Чудо, то что же — Оно?

Тут же, на Страстной неделе, когда во всех православных церквах выносили плащаницу, — нитяной покров, на котором тусклым серебром вышит снятый с Креста Спаситель, — в эту ночь состоялся разгон НТВ. Другое несомненное Чудо, не объяснимое коммерческой распрей, политической интригой, буквой доктрин и уложений.

Впервые за полтора десятка лет не просто потеснили, а беспощадно разорили страшное гнездовье, замаскированное под телеканал. На деле же — могущественный центр, с несметными деньгами, легионом агентов, заокеанскими штабами, мировыми армиями и разведками, океанскими флотами и космическими группировками. То, что в России было невинно наречено Еврейским конгрессом, в мире явлено как всемогущее Мировое правительство, поставившее на колени страны Европы и Азии, покорившее Россию, отнимающее у нее по миллиону жизней в год, толкающее ее в пропасть, в погибель, в необратимую смерть. Небывалая беда, постигшая Родину, ощущаемая каждым как неодолимое несчастье, выглядела на НТВ непрерывным торжествующим праздником победителей. Пировали на помосте, под которым хрустели живые кости скованных пленников. Не было на НТВ ни одной передачи Киселева, ни одного кадра Лобкова, ни одного каркающего слова Новодворской, ни одной срамной ужимки Ханги, ни одного истерического репортажа Масюк, — чтобы ими не казнилась Россия, не выкалывались ей глаза, не выдирался язык, не длилась бесконечная, садистская пытка, в которой Гусинский брал реванш за давнишнее, нанесенное Сталиным поражение.

Тогда, в сталинских 30-х, свершилось все то же необъяснимое Чудо. Казалось, Россия исчезла, превратилась в окровавленную, обмотанную тряпьем культю. Слово "русский" означало "фашизм". Русских поэтов, дворян, офицеров, приходских священников, профессоров, мещан, инженеров вязали, как бревна, сплавляли, как плоты, по черной безымянной реке. И везде — в правительстве, в безопасности, в газетах, в театрах, на плакатах, на небе — красовался малиновогубый, кудрявый победитель. И вдруг палачей постигло безумие, и одни стали истреблять других, волна за волной, чистка за чисткой. Ягода Блюмкина, Ежов Ягоду, Берия Ежова, Кох Киселева. Торопились разрядить обойму в голову вчерашнего "товарища по борьбе". И только потом, после этого Чуда, были другие — Победа, Гагарин, "деревенская проза".

Этот нежданный карающий удар возмездия могут объяснять, тогда — сталинской конспирологической прозорливостью, теперь — путинской, глубоко законспирированной русскостью. На деле же, так проявляется невидимое миру сопротивление народа, изживающего из себя смертоносную опухоль. Каждый из миллиона умиравших в эти "годы реформ" впрыскивал в своих убийц каплю истребляющей ненависти. Каждый из убиваемых в те годы казаков, крестьян и священников, умирая, посылал в палача убивающий его удар отторжения.

За НТВ, за "свободу слова", за "либеральные ценности" заступаются сегодня Сергей Филатов и Григорий Явлинский, чьи потусторонние лица озарены пожарищем 93-го года, чьи пиджаки забрызганы кровью баррикадников. Это рабочие, расстрелянные из пулеметов Ельцина, девушки, изнасилованные на стадионе "Асмарал", отставники-офицеры, бившиеся в переходах горящего Парламента, — это они сокрушили НТВ. И быть может, на днях мы узнаем еще об одном Чуде, когда черти под музыку "Наутилус Помпилиуса" утащат в преисподнюю неотмолимого грешника, вцепившись железными когтями в его гнилую печень, в дырявое смрадное сердце.

Весна летит над Россией в туманах, в благоухающем ветре, в птичьем свисте, в звоне пасхальных колоколов. Я подарил в сельский храм бронзовый колокол, из тех, что звенел на наших патриотических шествиях, качался на самодельной звоннице среди красных знамен и плакатов, а в дни народного восстания, среди "красных" митингов и православных крестных ходов, сзывал москвичей к осажденному Парламенту.

Иду со свечей вокруг обновленного храма. Смотрю на отрока, несущего золотую хоругвь. Слышу среди ночных перезвонов чудный голос родного колокола.

Александр ПРОХАНОВ

1