Р.И.
Скажем так, одной из лидирующих стран. Я знаю, что наши специалисты — не самые худшие в мире, наши реакторы — не самые худшие в мире. Наш блок, который поставлен в Финляндию, еще советской конструкции, до сих пор он самый надежный, и его экономические показатели, его коэффициент использования — лучшие в мире. Умеем, когда хотим. Но, увы, мы в России тоже зависим от политических решений, в той же Думе, к примеру. Я — ученый, не специалист по политическим вопросам, и признаю, что мы здесь тоже являемся заложниками политических решений. И на каждого из нас давит общественное мнение, мнение, к примеру, моих друзей. Они звонят мне и говорят: Рустам, мы считали тебя порядочным человеком, а ты, оказывается, нас радиоактивным мусором завалить хочешь. Не так просто им объяснить, что я тоже люблю чистую природу, я тоже сторонник чистой экологии. Но для этого надо не закрывать атомные станции и заводы по переработке топлива, что гораздо опаснее для экологии, а совершенствовать, улучшать системы безопасности, чем я и занимаюсь: вероятностным анализом безопасности. Скажем, я с коллегами занимался анализом безопасности и в нашумевшем Красноярске-26. Работа велась специалистами ИБРАЭ (институт проблем безопасного развития атомной энергетики Российской Академии Наук). Были большие дебаты между Минатомом и "зелеными", экологами. Мы оценивали, что реально опасно и какова степень опасности объекта. Мы оценивали возможность последствий разрушения, все сценарии. Минатом выделило деньги на проведение работ, а экологи даже не проявили интереса. Вы хотите точный анализ? Так помогайте нам. Нет, одна говорильня и никакого реального интереса у экологических организаций. Мы даже не деньги у них просили, а людей, чтобы они совместно провели с нами анализ оценки безопасности. Хорошо, что комиссия европейского сообщества нам помогла: включила в свой миллионодолларовый проект, совместно с европейскими компаниями проведен весь объем необходимых работ, и мы выпустили трехтомный отчет. Полный анализ безопасности, выполненный совместно с западными специалистами. Мое мнение таково: само красноярское хранилище по переработке топлива отвечает необходимому уровню безопасности. Мы знаем все тонкие места, идеальных объектов не существует, но нужен и подобающий контроль за тонкими местами. Вопрос ведь в масштабе возможных отклонений. Являются ли они катастрофическими или нет. А сам завод по переработке еще не достроен, его надо строить. И для чего строить? Для переработки топлива? Какого? Если только своего, то мы затратим огромные средства, а завод быстро переработает все, что у нас накопилось от атомных электростанций, и встанет. Нельзя его строить только на несколько лет. Есть вопрос экономической целесообразности. А если мы будем перерабатывать топливо с других иностранных атомных станций, завод станет рентабельным. Будет приносить прибыль.В.Б. Ну а все-таки, что мы теряем и что приобретаем, если подпишем закон о ввозе радиоактивных отходов?
Р.И.
Есть экономика, есть рынок. Что безопаснее: летать на самолете или ездить на автомобиле? Любой специалист вам скажет: безопаснее летать на самолете. Риск попасть в автомобильную аварию гораздо выше, чем риск попасть в авиационную катастрофу. И тем не менее, все спокойно ездят на машинах, и все с каким-то придыханием садятся в самолет. Человек неба боится, на земле спокойнее даже погибать... Так и атомной энергетики человек побаивается больше, чем газовой или нефтяной, хотя аварийность есть на любых электростанциях. Это наше субъективное восприятие безопасности. Есть социальное понятие безопасности. А есть техническое понятие безопасности. Почему Евгения Олеговича Адамова не понимали, когда он говорил об атомной безопасности? Потому что он вкладывал в это понятие чисто технические параметры, технические степени риска. И по этим параметрам атомная энергетика — самая безопасная из всех других. А политики и телекомментаторы воспринимали его слова, только помня о Чернобыле и что-то слыша про озеро Карачай...