Газета Завтра 39 (1088 2014)

Но оказывается, что после нескольких дней канонады из щелей и штолен, из кратеров "лунного ландшафта", рукотворной преисподней, выползают солдаты и гранатами, пулёметами, кастетами, булавами (снова взятыми на вооружение в "век техники") отбивают атаки. Масштабы прорывов ничтожны, жертвы чудовищны: под Верденом на пятнадцати километрах фронта полегло более 430 тысяч человек; практикуется "стратегия минотавра" (выражение русского историка Керсновского), когда долг полководца, его стратегический гений состоит в неумолимой решимости бросать собственные войска в огонь: шеренгами, колоннами, цепями: победит тот, кто введёт в бой последний батальон. В сущности, это война старых цивилизаций, уже практически нехристианских цивилизаций; может быть, это объясняет её жестокость, её прагматичность, нечувствие к жертвам.

Параллельно развивается военная пропаганда, "пиар", миллионам в окопах и ещё большему числу людей в тылу требуется объяснить, что война идёт не против плохих парней, нет, против почти нелюдей, преступников, гуннов, гоблинов - это настроение распространяется печатью, факты многократно раздуваются, до фарса, чем нелепей, тем убедительней; усердствуют все, в особенности западные демократии - ведь воевать приходится ради всеобщего мира, всеобщего благоденствия! В пропаганде всё активнее используются эротические темы - в сущности, впервые; спросом пользуются открытки с рисунками полураздетых девиц, обнимающих солдат, лидеры тут французы, по сути, это прямые предки нынешних глянцевых обложек; это невинно, даже забавно, просто симптом, как лёгкий кашель, покраснение глаз

При этом уничтожается целое литературное поколение: во Франции к 1915 году убито уже более ста пятидесяти писателей. В начале войны погибает Шарль Пеги, а в самом конце, в стылом сыром ноябре от последствий ранения гибнет Гийом Аполлинер; годом ранее, в таком же ноябре, умирает Леон Блуа, в горести, в печали

***

Чем более кровавой становится война, тем сильнее она напоминает шоу: вот новые образцы огнемётов, подводных лодок, танков, результат гарантирован Пораженцы, в сущности, только подливают масла в огонь, "углубляя" войну, переводя её на социальный уровень, отрицая в ней то, что, по существу, только и было ценно: героизм, самоотречение, верность долгу.

Прежний довоенный мир, довоенный дом рушится незаметно: в какой-то момент он просто перестаёт быть. Но в окопах, где, сражаясь на четыре фронта, с перевёрнутым фронтом, против врага и собственного тыла, покинутые в самом смертном одиночестве, в котором может очутиться человек, посреди мёртвых пейзажей, вытравленных газами; в этих окопах, как Иона в чреве кита, маленькие солдатики стоят в стальных грозах, связанные нелицемерным товариществом; именно они, становясь пеплом, пылью, золой, часто сами не знавшие, за что они умирают, и парадоксальным образом умиравшие именно за то, за что нужно (как сказано у пророка Исаии: "Меня нашли не искавшие Меня"), просты, как земля, принявшая их, павшие до той глубины, где она переходит в высоту Шарль Пеги, ещё до войны, словно бы чувствуя свою судьбу и судьбу своего, не потерянного - погибшего - поколения, в "Молитве за всех нас, во плоти рождённых" сказал так: "Блаженны павшие ради земного града, ибо они плоть Града Господня. Блаженны умершие за свой очаг, за свой огонь, за смиренную честь отцовского дома. Ибо они и образ, и начало, и плоть, и чертёж дома Господня Блаженны увенчанные смертью в минуту послушания и смирения".

Можно ещё много написать о героизме и рыцарстве, отнюдь не сразу вытравленных пропагандой: молодым людям свойственно быть великодушными; о том, как измельчали, опошлились "высокие цели" войны, как применимы оказались к ним слова Пушкина о Вольтере: "лавры, их покрывающие, были обрызганы грязью". О том, что война всё-таки "очистила воздух" (как справедливо казалось в её начале Александру Блоку), по крайней мере, литературную атмосферу, сделала её холодней, свежей, суше. Она порождает целое поколение писателей, отнюдь не "потерянных", скорее специально потерявшихся, подобно Питеру Пэну: это Эрнст Юнгер, Готфрид Бенн, Луи-Фердинанд Селин, Хемингуэй, даже Фолкнер, даже Сент-Экзюпери, писателей-странников, пилигримов, при всей их разности заповедавших своим читателям стойкость оловянных солдатиков, маленьких солдатиков Первой мировой войны.

***