Газета Завтра 424 (1 2002)

под самые крыши

поднимутся стаи,

а то, чем ты дышишь,

цвета потеряет,

когда я умру.

***

Говорили: “Россия — страна дураков”.

“Даже скучно,— смеялись,— плевать им в лицо”.

Да ответилось громом из туч-облаков:

“Хорошо, что она — не страна подлецов”.

А.Ф.

Уши проколоты — серьги,

вены исколоты — иглы,

души расколоты — деньги…

Так вы хотели выглядеть?

Где они, ражие русские,

русые звери,

орущие

не "Хлеба и зрелищ!" —

"Оружия!",

видящие врага,

чтущие Символ Веры,

что автомат АК?

Г.Ж.

Пусть они говорят, что ночь —

это время лунной воды,

чем запретнее, мол, тем соч-

нее ее плоды.

Ну, а мы пойдем поглядим,

забывая про утренний сон,

как сияющий апельсин

превратится в слепящий лимон.

N.B.!

Это — еще не "гуд бай",

но не уйти от судьбы.

Хоть и не дура — губа,

русские — не рабы.

Аист слепой в руках

хуже синицы в небе.

Господь видит всё. Аллах

акбар! (Nota bene!)

ДЕВОЧКА-ОСЕНЬ

Девочка в красном пальто и берете

медленно движется мимо деревьев,

мимо — опавшего золота листьев,

мимо — сгоревшего вороха истин,

запаха дыма —

в белесую просинь,

мимо и мимо

с букетиком астр,

с бледно-лиловым холодным букетом —

девочка в красном пальто и берете.

Девочка-осень.

Дальше — зима.

***

Что поделать? Конечно, Россия...

Всё ко времени в ней происходит:

кожу снимет, солью посыплет

где — по разуму, где — по плоти.

Плохо?

Плохо.

Да что поделать?

Землю черную снег оденет белый-белый —

словно ангел своими крылами

неприметно ее укроет,

словно спящую дочку — мама

где — по духу, а где — по крови.

1

2 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random; z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="

"; y+=" 26 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--

27

zavtra@zavtra.ru 5

[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]

Денис Тукмаков ЯВЛЕНИЕ ПОБИСКА

Случаются мгновения, когда каждый, достаточно внимательный, может наблюдать одну чудесную и радостную вещь: оказывается, жизнь умершего человека вовсе не прекращается с моментом смерти, но струится и играет вокруг нас в многообразии красок, событий и лиц. В такие моменты все вокруг освещено, наполнено и мерно дышит. Время замедляется, движения мира становятся неспешными и торжественными — и тогда, в величии и восторге, жизнь умершего человека является нам.

Подобное произошло совсем недавно — на московской конференции, посвященной памяти Побиска Георгиевича Кузнецова, гения. В зале было светло и людно, там сидели умудренные годами люди: кто академик, кто безумец; звенели фразы о кузнецовских открытиях и его наследии, и о его таланте; про Евразию и Вернадского вещали Линдон Ларуш и его переводчик; в окно весело и звонко бросала снег пурга, а на подоконнике стояли нетронутые бутылки с газировкой. Говорили про сетевое планирование и физическую экономику, портрет в траурной рамке у сцены напоминал какого-то мертвеца и не мигал, а в окружающей вселенной, на часок заглянувшей в зал, рождался, разворачивался, проступал живой Побиск Кузнецов.

Этот человек, всю жизнь бившийся над вопросом, а что же такое жизнь, — не умер.

Вот же он, здесь, прямо перед нами, явился!

Говорили про созданную Кузнецовым теорию систем жизнеобеспечения и его решение последней теоремы Ферма, и слова, соскальзывая с губ, сплетались у потолка, обретали странную форму. Академики с безумцами вдруг озирались, словно кто-то тронул их за плечо. И Ларуш переходил на русский. И портрет в красивой рамке улыбался умными, блаженными глазами. И уставала молотить в стекло пурга.

Поколение Октября — Борцов и Строителей Коммунизма — насыщало зал. Не фалды потертых пиджаков — то стройно-красные знамена шелестели на сквозняке. Не старики шептались меж рядами — то становился слышен рев каких-то далеких, надвигающихся полков или, может быть, соборов.

Зал жил, горячая кровь стучала в висках его колонн, паркета, стульев — зал был оживлен Побиском. Вздымался занавес, сновали телерепортеры, шкворчали динамики микрофонов, дымились в испарине мокрые окна, лихорадочно скреблись авторучки, изливалась потоками газировка, приплясывал, подыскивая слово, переводчик, а академики с безумцами весело ерзали в своих креслах, понукаемые старческим геморроем.

Всюду была жизнь и разгадка жизни. Побиск Кузнецов, живой, не умерший, вселенский, превратился во всех этих людей, проник в их речи, мысли и души, пропитал собою стены задышавшего вдруг здания, вобрал в себя другие дома, улицы, проспекты, пургу, всю Москву, поднялся выше, объединил небо и землю и, неподвижный и вечный, стал всем, везде и всегда.

Такое чудо наблюдалось в Москве, в середине декабря, в метель. Глядите, метель и сейчас стучит нам в окна.

1