Газета Завтра 438 (16 2002)

Несмотря на некоторую истеричность представления, Кургинян не напоминает своего сородича, злосчастного политолога, который безвременно ушел в глубокий маразм и несет околесицу в разнообразных «Пресс-клубах». Кургинян остается тонким интеллектуалом, полемистом высочайшего класса (в ходе диспута с лидером российских троцкистов Александром Бузгалиным он разделал противника, что называется, под орех). Однако Кургиняна подводят некая бесконтрольность ума, избыточная самоупоенность и страсть к игре. Действительно, посещая клуб, можно получить эстетическое удовольствие. Если вы не впадаете в сладостный анабиоз, слушая ярящегося, так сказать, сверхинтенсивного лектора, который при помощи сложного лексического набора толкует о довольно отвлеченных вещах, тогда вы сможете оценить глубину и блеск кургиняновского метода.

Кургинян — шаман от политологии. Он приковывает своими скачками и зловещими похохатываниями. Десятки схем и сотни терминов несутся со сцены в зрительный зал. Интенсивность докладчика такова, что рациональное восприятие сказанного представляется невозможным. Зато формируются образ, картинка, иероглиф… Ткется немыслимое кружево, возводится химерический замок.

Утомляясь, Кургинян иногда сбивается. Психологически напоминает усталого юмориста, перезревшего кэвээнщика. Но пластически он все столь же великолепен, «делает ножкой», как заправский конферансье, под тихий вздох зала внезапно пересекает сцену, перепрыгивает с одного места на другое.

Во время доклада он лицедействует. Он правдиво изображает то согбенного под тяжестью компромисса лидера компартии, то хмельных «братков», которые прячутся за спинами думских политиков, то гусем проходится по сцене, представляя поведение известного олигарха.

За всем его актерством и словесным блеском прячется довольно много банальностей. Но закон любого театра (в том числе и политологического) таков: главное не что, а как…

Если говорить о постмодерне, то Кургинян, ярый его противник, как нельзя лучше вписывается в постмодернисткую концепцию. Мир политики, который рисует Кургинян, столь же умозрителен, эстетизирован и весьма затейлив, как, например, повести Саши Соколова. Основная политологическая концепция Курги (так его за глаза называют некоторые члены клуба) не меняется в течение многих лет и только обрастает — как днище судна ракушками — бессчетными деталями и «подтверждениями». Эта концепция, кстати, в чем-то схожа с сюжетом прохановского романа (быть может, здесь и кроется психологическое объяснение столь грубого и немотивированного «наката» на главного редактора «Завтра»). Из года в год Кургинян пишет свой по форме интересный, но по идеологии элементарный «интерактивный роман», в котором некие националисты из элиты КГБ демонтировали СССР во имя создания этнической России. Для убийства «красного смысла» они использовали агентуру из среды прозападно настроенной интеллигенции, которая потом объединилась в так называемое «демократическое движение». Процесс у «постъялтинских хищников» вроде бы вышел из-под контроля (а может быть, не вышел), но все равно все кончится катастрофой и конфедерализацией России. Разумеется, мир по Кургиняну преисполнен сложнейших комбинаций, что подтверждается массивами аналитических материалов, выводит на каскад заговоров (кстати, именно за страсть к конспирологической политологии, а не за исповедание «красной» веры, Сергея Ервандовича в 1993 году баркашовцы выбросили за ограждения осажденного «Белого дома» — терпение лопнуло, когда на свет появилась схема из тридцати блоков, согласно которой Хасбулатов вот-вот должен организовать убийство Руцкого). Но фантастичность и непрактичность кургиняновских схем косвенно подтверждается тем, что в центре зловещего «черного интернационала» с маниакальной навязчивостью возникает все тот же пресловутый Дугин (взаимная неприязнь их такова, что можно подумать: они оба в детстве сидели за одной партой). Дугин — человек, конечно, яркий, многосторонне одаренный — но как политик он более чем зауряден (движение «Евразия» обречено на увядание именно по причине того, что его возглавляет этот «большой ребенок»). Забавно, что Дугина Кургинян раздувает до каких-то космических пределов, отождествляя его порой с явлением мирового зла. В какой-то момент теории Сергея Кургиняна начинают напоминать пародию на мультсериал («Гиперсуслики наступают! »).

В придуманном мире Кургиняна все действующие лица — антигерои, лишенные всякой надежды на исправление и спасение. Все замазаны. И даже сам он, выступая, как сияющий апостол «красного» смысла и демиург построенной им политологической вселенной, порой теряет субьектность, сжимается до размера червячка, и через толщи авторской гордыни проступает горечь самоиронии. Задирая пальцем нос, он изображает согбенного Сократа, устроившего пикник на обочине мироздания. Но это ведь и есть постмодерн, который вроде бы не по душе Кургиняну…