Газета Завтра 443 (21 2002)

Валентин ЧИКИН. Да, все это с очевидностью вылилось в наших демонстрациях. Никогда прежде еще не было слышно таких суровых требований: “Правительство колониального режима — в отставку!” “Путин, уходи!” — этот лозунг молодежь несла в Москве, такой же клич звучал во многих городах страны. Огорчает только эффект “позднего зажигания” в оппозиции. В принципе можно было спрогнозировать еще и год назад такое развитие событий, тогда, когда Путин начал сбрасывать с себя патриотическое оперение, урезать льготы советским труженикам и защитникам, поощрять Чубайса, брататься с олигархами, рушить оборону, сдавать Милошевича, обманывать Фиделя. А у нас тогда, как подмечено в народе, была какая-то странная роль “посредника и миротворца”. Мы тем самым давали режиму неоправданную фору, и он закреплял свои рубежи наступления. Строил свои охранно-бюрократические вертикали, деформировал губернаторское сито в лице Совета Федерации. Не меняя конституции, Путин еще боеле сконцентрировал властные полномочия, пока мы слушали его сладкоголосые речи о демократизации. И уже не произносили, что это конституция царя-императора-генсека.

Мне думается, что все-таки одна из больших наших бед состоит в том, что ослабли связи с народом, мы заросли парламентаризмом, сузили методы борьбы. Первые две Думы были полем сражений. Но уже, скажем, во второй Думе стали возникать компромиссы и какой-то политический бартер, постепенно произошло втягивание оппозиции в парламентское болото. Тогда у нас были наращены мускулы и мы могли выдвигать условия, с которыми вынуждены были считаться. Другое дело — сейчас, когда произошла перегруппировка сил в Думе, когда полностью ликвидирован Совет Федерации и народное представительство оказалось вообще без крыши над головой. В этой обстановке надо было энергичнее менять тактику, заранее просчитывать, какая будет эволюция у “медведей”.

И мы увидели, как в одночасье по инициативе Путина, хотя он всегда оставался за занавесом, начали штамповаться антинародные законы. Их можно было бы принять и за “бумажных тигров”, ведь при “демократии” Ельцина никакие законы не работали вообще, даже те, которые Ельцину были необходимы. А теперь “бумажные тигры” ожили, заработали так, как нужно власти. Олигархия окрепла, она уже многие вещи материализовала, а мы по-прежнему к проведению того или иного законопроекта относились с обреченным пессимизмом. Формально нас нельзя упрекнуть: по ключевым социальным вопросам голосовали четко, в проведении ни одного антинародного закона не содействовали. Но и не воспрепятствовали. По сути, не создали ни одного Сталинграда, ни одной Курской дуги... Вот почему в наших колодцах вдруг появились ртуть и прочие яды.

А.П. У КПРФ два врага: режим Путина и “крыса компромисса”. Неизвестно, какой из них опаснее для движения. Все, что ты сказал, сложным образом проявилось в так называемом думском кризисе, который мы наблюдали полтора месяца тому назад, когда было произведено перераспределение комитетов, что породило ряд вибраций в нашей среде.

На самом деле, если посмотреть глубоко, не было никакого думского кризиса. Потому что наше доминирование в думских комитетах в ту пору, наше присутствие в структурах думской иерархии не помешало режиму протащить через Думу все самые страшные экономические, политические и социальные законы. То есть сидим мы в этих комитетах или не сидим — власть все равно свою красную птичку съедает. Так что, по-моему, отъем комитетов — это просто удар по самолюбию, по комфорту. По логике, если партия не способна влиять на политические процедуры в Думе, занимая такое количество ключевых комитетов, ее нужно лишить их и дать такое место, которое она заслуживает, посадить ее на свой шесток.