Газета Завтра 455 (33 2002)

П.П. Для меня, например, технология тюрьмы началась с того, что после первых допросов меня завезли в одно из отделений в районе Таганки. Там оформили арест и привезли в тюрьму. И первое, что я запомнил — запах тюрьмы. Его ни с чем спутать нельзя. Запах беды, застоявшийся запах горя. Серые темные стены. Железные двери. Почему-то много стука. Лязг ключей, лязг дверей, лязг затворов. Лампочка под потолком маленькая.

Сначала была одиночная камера, пока оформляли. А потом завели в камеру, где сидел уже бывалый народ, в смысле те, которые уже знали что, где и как. Мне начали объяснять, что тут можно делать, что нельзя. А потом начались обычные тюремные "круги".

Сначала тебя забрасывают в камеру, где есть свободное место. Там ты проводишь несколько дней. За это время тюремное начальство и оперативная служба получают соответствующие указания от следствия по твоему режиму, и после этого начинаются перемещения. Тебя переводят в другую камеру, и начинается комплектование ее в соответствии с задачами, которые поставило следствие. То есть к тебе подсаживают одного или нескольких человек, которые, так сказать, "помогают следствию". Создается атмосфера как бы наоборот. Специально подбираются лица психологически несовместимые, а если кто-то из этого "пресса" выпадает, то таких быстро отселяют. Только как-то сжился, привык — снова перемещение. Смысл такой "тусовки" очевиден и проверен годами — сломать человека, заставить его жить в предельном напряжении, на нервах, и тогда — глядишь, он "расколется" или начнет видеть в своем следователе "избавителя" от всего этого ужаса, будет готов подписать любую бумагу лишь бы облегчить себе режим.

КОРР. Павел Яковлевич, вы — разведчик, человек, которого готовили в свое время действовать в тылу противника, где, соответственно, достаточно шансов быть убитым или попасть в плен. Но есть, наверное, некая драма в том, чтобы оказаться в темнице у своих. Насколько помогала вам ваша собственная психологическая закалка или это был совершенно новый опыт, который никак раньше невозможно было предусмотреть?

П.П. До того дня в тюрьме я не бывал. Поэтому представить себе эту обстановку мог разве что по книгам или рассказам. Но какого-то глухого отчаяния или безысходности не было. Когда следствие начало "прессовать" мою семью и моих друзей, пугая их историями, как мне мучительно и плохо в "нечеловеческом тюремном быту", мой хороший товарищ Володя Кравчук сказал моей жене: "Чем они его хотят напугать? Камерой? Так его жизнь никогда комфортом не отличалась. Казармы, полигоны, войны, общежития, интернаты. Нашли чем пугать. Он там выживет". Володя был абсолютно прав. Следователи рассчитывали именно на то, что вся тюремная обстановка, психологический дискомфорт, вся эта среда обитания — она сломает, заставит опуститься, сдаться. Но вышло наоборот. После первых недель привыкания включился механизм адаптации. Я же всегда жил среди людей. Казарма, конечно не тюремная камера, но опыт жизни — тот же. В тюрьме ведь тоже нет ничего своего, только еще в квадрате. И распоряжаться собой здесь так же не можешь, только в более унизительной и давящей форме. Например, в тюрьме тебя никогда не называют по фамилии. Открывается маленькое окошечко и, если вызвать нужно кого-то, то кричит: "Кто тут на П, кто тут на Б"? Называешь фамилию свою. Если та — то командуют: "На вызов". Атмосфера, конечно гнетущая, тяжелая. Но весь мой предшествующий жизненный опыт позволил мне адаптироваться.

КОРР. И сколько месяцев продолжалась эта "прессовка"?

П.П. Примерно полгода, а потом я попал в госпиталь. А после госпиталя я как-то спокойно вернулся, привык, и ко мне привыкли. Те же тюремщики привыкли, кое-что поняли. И мне было проще. Притерся, что ли.

КОРР. А когда вы оказались в обычной камере среди обычных арестованных, то есть уже без подсадных уток, как к вам народ отнесся?