Газета Завтра 46 (1095 2014)

Петр Первый в представлении всех властей оказался великим реформатором, и этот миф поддерживается изо всех сил (единственная, кто сказала о нём правду, была Екатерина Дашкова, президент Академии). Его исполинский облик возвышается на стрелке Москвы-реки под самое небо, одним своим видом возвещая рабичишкам, кто на этой земле истинный хозяин.

Да, когда-то по прихоти своей в чужеземной стороне Пётр помахал топоришком. Может, и отесал пару шпангоутов, на большее не достало бы сил, ибо молодой государь был слаб здоровьем, да и эта игра в плотника скоро бы прискучила ему; но, вернувшись в Москву, он уже палаческим топором самолично, для устрашения Руси, отсёк семьдесят шесть голов. Этот случай и поныне потрясает воображение, удивителен даже для европейской жизни, где всякого зла случалось, но западные историки почему-то не обратили на неё взгляда, словно бы ученые головы, пугаясь петровского лютого топора, были повернуты в нарочито заданную сторону.

А создателя государства Ивана Грозного они по сю пору усердно мажут дёгтем и линчуют на всех перекрестках Европы, с усердием сочиняя небылицы, лишь потому, что Грозный боролся с изменниками и ересью жидовствующих, а протестант Пётр поддержал её и нарочно распахнул окно на Запад, припустил на Русь гиль и сором. Это Пётр окончательно, почти на двести лет закабалил, надел петлю на шею русского мужика; это в его бытность пошли на добровольный костёр десятки тысяч крестьян, только чтобы не изменить православной вере, приняли мученический терновый венец, уподобляясь Христу; это в бытность Петра были сронены колокола и церковь лишилась голоса; был изгнан с престола патриарх, а его место заняли лихоимцы-чиновники. Но именно Пётр Первый, как творец кровавой революции, при котором население России уменьшилось на миллион, был назван Кремлём "великим реформатором", а "низкая" корневая Русь дала ему самый гнусный и тёмный чин "антихриста". Через сто лет это звание "начальника легиона тьмы" перейдёт к Наполеону, пошедшему усмирять Россию.

Ещё многое можно поведать, перечисляя царственный ряд, чтобы понять, насколько по-разному смотрят на историю власть и народ. У "тёмного низа", надо сказать, взгляд на историю более точный, ёмкий, мудрый, освященный христианскими чувствами и религиозным сознанием, лишенный низкопоклонства. В создании изустной памяти участвовали не только десятки миллионов людей, но и их родовое знание, нажитой трудовой опыт, их мораль, национальная этика и эстетика, о чём напрочь забыла придворная знать, поклонившаяся Западу, добровольно пошедшая к иноземцам в услужение дорогою предателя Курбского и постепенно утратившая родовой язык, а значит - и русскую душу. Двор сочинял историю из своих потребностей, чтобы упрочить власть, листая чужие умысленные книги, а народ вытягивал историю, как бы из небытия, из потёмок, где слепой безнациональной душе нечего делать: она вмещалась в духовные стихи, былины, песни, сказания и сказки, - и этот духовный опыт простонародья не вместится и в сотни томов.

Но и эта история однобокая. Если господа писали о минувшем, глядя с вершины горы вниз, то взгляд их невольно спотыкался о кромку обрыва и замирал, боясь опуститься на дно пропасти, к самой земле, где обитали "темные жуткие массы".

Деревня же хранила минувшее, глядя снизу вверх, и вершина горы, где происходило множество событий, где текла иная, сытая господская жизнь, оставалась в мареве, тумане, приобвеянная легендами, мифами, сказками и досужими литературными побасёнками борзописцев. Оттуда доносились лишь слухи.

Значит, настоящая история могла бы возникнуть где-то на синтезе, спайке всех впечатлений, открытий и накопленных знаний, при несомненной любви и почтении, и религиозном сознании, и русском всеохватном благодетельном чувстве, именуемом совестью, - но этому слиянию постоянно мешает спесивый "верх", крепко опечатанный подспудным страхом и сомнениями в несовершенстве черного " низа". Поэтому истинная русская история запечатана, замурована и, увы, ключа к ней пока не сыскали.

И понимание истории разное у "верха" и "низа". "Верх" чтит, предположим, царя Алексея Михайловича. А в народе его не знают, но славят и помнят Степана Разина, как образ героя-мученика, добровольно пошедшего на крестные муки, ради народной воли повторившего путь Христа.

"Верх" чтит немку Екатерину Вторую, которую Пушкин называл женщиной греха (и хуже того). Народ же поклоняется Емельяну Пугачеву, но не как разбойнику, а как простецу-человеку, наделенному гениальным даром вождя и воина, умевшего собирать под свою руку десятки тысяч христиан, по задаткам своим действительно способного стать русским государем.

А если вернуться в наше время?