Газета Завтра 464 (42 2002)

Настоящие, тоже восемнадцатого века, булыжники мостовой. Взрывающиеся каштаны под подошвами. Ни души на улице.

Сворачиваю в подворотню и попадаю в типичный одесский дворик. В середине, под старой вишней, мраморный фонтанчик. От него вверх и в стороны разбегается множество винтовых лестниц, перевитых виноградными лозами. У входа в жилище родовитого русского семейства, одного из организаторов моей поездки, металлическая решетка с замком. Скрежещут петли. Гремят запоры, лязгают защелки. Ступеньки вниз (дом осел за два века), и за стеклянной калифорнийской дверью меня встречает милейшая пожилая дама Елизавета Петровна, седая, стройная и крайне церемонная пианистка, в свое время очень известная в Одессе. Одаривает ощущением свободы, каким-то неведомым образом, всем существом своим, предоставляя эту самую свободу в устрашающей Украине.

Давно забытое ощущение визитов.

Мы входим в мрачноватую комнату с лепным потолком, ту, что когда-то называлась залом.

В углу, у окна, спиной к старинному пианино, сидит молодая женщина за чертежной доской, уложенной для наклона на стопки книг. Это невестка Валентина. Инженер.

Из смежной комнаты выглядывает худенькая девушка, студентка Маша. Все любезны. Все сдержанно, строго улыбаются. И как бы опять сами в себе исчезают, предоставляя вам полное право на жизнь и на слово.

Дожидаясь хозяина со службы, пьем жиденький чай и беседуем.

Это бабушкин дом, то есть Елизаветы Петровны. В распоряжении семьи еще однокомнатная квартира, но ее сдают за пятьдесят долларов в месяц. Плюс тридцать долларов пенсия. Да сыновний оклад — пятьдесят. Невестка на двадцать долларов набирает заказов. Итого 4 тысячи наших рублей на четверых. Это при том, что цены на продукты в Одессе, как ни странно, очень высокие. Картошка — как в Москве. Ну, садик на даче фруктами их немного поддерживает. Так ведь и за садик, и за дачу надо платить. Можно бы сдавать дачу "дикарям", но хозяин такой принципиальный, что желает пускать на дачу только единомышленников. Патриотов России. А как их вычислить? Не тест же претендентам задавать?

Отщипываем по виноградинке. Ждем хозяина.

— Я так переживаю за Россию! — говорит Елизавета Петровна. — Какой ужас у вас там творится! Посмотрю телевизор— ночь не сплю. И не смотреть не могу. Что же они с Россией делают!

При своей бедности, своих проблемах человек горюет за людей в тысяче километров отсюда. Большое сердце. Большое расстояние, с которого видится отчетливее. Большие гиперболы в телевизионном отображении действительности на канале НТВ, единственном, здесь показывающем. Нам-то в России, в Москве, имеющим возможность сравнивать, известно , что версия жизни, в изложении этого канала, самая мрачная. А здешним русским не объяснишь. ОРТ давно "не показывает".

Не переставая орудовать циркулем и карандашом, словно бы вязальными спицами, Валентина рассказывает, как отключали от Украины ОРТ.

— Сначала, в течение полугода, украинские новости пускали на первом канале за десять минут до девяти часов. Потом вдруг стали немного перекрывать. Месяца два это длилось. А 11 сентября прошлого года, под шумок взрывов в Нью-Йорке, вовсе перекрыли.

Обостренному восприятию российской жизни способствует и контрастно вальяжная, размеренная провинциальная черноморская жизнь в Одессе. Градус политический низок в сравнении с климатическим. Напряжения скрыты. Начинаешь догадываться о них, поглубже влезши в семейные заботы.

Вот радость нынче у Воробьевых — дочка поступила в местный вуз. Но что-то никто не улыбается в поддержку моих восторгов.

Повздыхали, почмокали и признались, что ректору пришлось "в конвертике подносить". И назвали сумму, равную годовому бюджету семьи. В долги влезли. Оттого и не рады. А иначе бы девочке храма наук не видать.

Пригорюнились.

— Все дело в украинском языке, — пояснила мне Валентина. — Понимаете, его невозможно выучить, не живя в его атмосфере. А Одесса — город русскоязычный. Везде все говорят по-русски. С одной стороны, вроде бы благо для нас. А с другой — несчастье. Предположим, оказались бы мы после развала Союза не на Украине, а в Англии, то, без сомнения, уже через год могли бы говорить свободно и без акцента. Ведь языку слухом учатся. Это, как музыка. Невозможно научиться играть, не слушая музыку. А у нас здесь на слуху только русский. Мы не можем конкурировать с теми, у кого в семьях с рождения звучит украинская речь. И вот представьте, дети с одинаковыми способностями из русской и украинской семей садятся за одну парту в школе, где учат по-украински, а таких школ сейчас восемьдесят процентов. Стремительное продвижение в знаниях украинского ребенка обеспечено. Элита формируется только из "коренных". Для нас — полная бесперспективность. Или сознательное обречения себя на второстепенную роль. И это не где-нибудь в чужеродной Латвии, а в братской Украине.