Газета Завтра 468 (46 2002)

М.К. Европа, если рассматривать ее как метафизическое, философское понятие, обладает одним важнейшим качеством, отличающим ее от остального мира. Европа — это некая инстанция, которая владеет правом устанавливать границы. Ни Восток, ни Юг, ни Север, а только Европа, Запад обладает этим правом. Что значит устанавливать границы? Это свойство европейской метафизики. Это граница между единичным и всеобщим, между Европой и Азией, между Старым Светом и Новым. Это делает только Европа. У нас появилась такая концепция, скорее артистическая,— восстановление Берлинской стены. Почему важно ментально восстановить Берлинскую стену? Потому что это — стена, установленная Востоком. Восток тем самым впервые взял на себя метафизическую функцию. Он сказал: "Вот здесь будет граница". Не Европа это сказала, а Восток: граница культур, политик, мировоззрений. О Великой Китайской стене мы не говорим, потому как она непонятно что, это не граница. И в этом смысле то, что так бездарно и быстро сняли Берлинскую стену, вульгарно ее разрушили, не продумав, что произошло,— недопустимо, это преступление. Единственная граница с Востока была разрушена. Проблема заключается в том, что быть европейцем — это взять на себя ответственность проводить границы. Хорошо это или плохо — это другой вопрос. Потому что есть Восток, который в принципе не проводит границ. Это — другое сознание, другое мировоззрение.

"Завтра". Возможно, здесь мы подошли к очень важному моменту нашей беседы. Дело в том, что метафизическое понятие границы возникло именно в древнегреческой философии, когда Аристотель решал известную апорию Зенона, согласно которой быстроногий Ахилл никак не может догнать медлительную черепаху. Аристотель устранил этот парадокс как раз в понятии границы, в установлении того факта, что пространство и время дробятся не бесконечно, что они, говоря современным языком, "квантуются". Но существует ли и как велик этот заряд освоения, оформления пространства и времени в нынешней европейской культуре?

А.И. Да, конечно, проблема установления границ — это проблема субъекта. Европа — родина субъекта, а родиной "Я" как философской категории вообще является Берлин. Потому что Фихте в начале XIX века в Берлинском университете разработал концепцию "Ich-phylosophie", "Я-философии". И, возможно, стена возникла именно в Берлине как материализация идей Фихте. Так вот, сейчас в Европе функцию субъектов берут на себя достаточно анонимные институции: государственные, корпоративные и т.д. Субъектность как волевое право и желание устанавливать границы, — она, конечно, уходит из Европы вместе со старостью ее культуры. Именно поэтому Европа лишена очень важного ресурса, а именно — будущего. Германия, как типичная европейская страна, чудовищно девальвировала будущее. Потому что всё и так уже о`кей, всё нормально. Что дальше? Сделать всё еще более нормальным? Так что задача Европы сегодня во многом является задачей охранительной. То есть возникает та же самая Великая Китайская стена, которая должна охранять Европу от не-Европы.

"Завтра". Вы сказали об утрате Европой субъектности, о том, что волевая компонента, волевая субстанция сосредоточена там в некоторых анонимных институциях, абстрагированных от человека, от индивидуума...

А.И. Здесь есть свои тонкости. Европа, как нам ни трудно это представить, действительно правовая система. Субъектность там представлена настолько бытово, как в судебной клятве. Я, такой-то, находясь в трезвом уме и твердой памяти, клянусь... Эта юридическая процедура там абсолютна и универсальна. Говорить об утрате субъектности на этом уровне нельзя. Субъект ослабевает на уровне каких-то волевых решений, связанных с будущим, с образом будущего. И вот тут субъектность ослабевает на всех уровнях: на уровне политическом, на уровне организационном, на уровне индивидуальном и так далее. Чего ждут от России и вообще от стран второго мира: от Бразилии, от Китая, от Мексики, от Индии? От них ждут именно проявления исторической воли, проявления исторической субъектности.