Газета Завтра 481 (6 2003)

Разве можно забыть, как виртуозно руководил он вверенным ему подразделением на бренной земле, как красноречивы были движения пустого рукава пиджака или рубашки его (рука оставлена на фронте), превращавшихся на наших глазах то в жезл полководца, то в палочку гениального дирижера. Часами могу я вспоминать встречи с »дедом Семеном« в Михайловском и во Пскове, и в моей московской мастерской. Две из них отпечатались в памяти особенно отчетливо.

В 1985 году страна торжественно отмечала 40-летие Великой своей Победы. Директор Центрального Дома художника В.А. Пушкарев, еще один из близких к Пскову пассионариев, любивший Гейченко, попросил меня ежемесячный устный альманах »Поиски, находки, открытия« посвятить славной дате, не опустив ни в коем случае высоты планки популярного тогда в Москве мероприятия, где представляли свои творения лучшие художники, поэты, актеры и ученые. Все еще помнили, что незадолго до Дня Победы прошедший вечер Льва Гумилева не смог вместить всех желающих послушать автора теории пассионарности. Тот вечер Победы получился подлинно знаковым, ибо в нем приняли участие выдающийся художник-реставратор А.П. Греков, вернувший из небытия фрески новгородской церкви Спаса на Ковалеве (ХIV век), до основания разрушенной немецкими и русскими снарядами; о фантастических открытиях Новгородской археологии рассказывал академик В.Л. Янин, приехавший в уничтоженный город сразу после войны. Но »гвоздем программы« стал артистический монолог михайловского »домового« С. Гейченко, в течение двух часов заставившего не закрывать рты восхищенную московскую публику.

Семен Степанович был человеком резким, вспыльчивым, за словом, частенько нецензурным, в карман руку не протягивал. Незнакомому человеку он мог показаться грубым, невоспитанным и даже циничным. Как же обманчивы оказываются зачастую первые впечаления!

Дочь моя, Марфа, с русской провинцией начала знакомиться с колясочного возраста. Кижи, Ярославль, Кострома (да и родилась она в служебной командировке моей в Сольвычегодске), Новгород и, конечно же, Псков надолго отрывали ее от бабушкиных ухаживаний и забот. В рощах Михайловского и водах Сороти она тоже оказалась сызмальства, и Семен Степанович ее и по головке гладил, и по попке охаживал.

Потом болезнь на несколько лет отдалила меня от родной провинции, а когда хворь отступила, приехал я с вымахавшей до 180 сантиметров дочерью в Михайловское. Мы были вдвоем радушно приглашены »домовым« на чай с традиционным яблочным пирогом. Милая спутница хранителя Михайловского Любовь Джалаловна, которую он, кстати, похитил, по ее словам, ухаживала за нами с восточной изысканностью, а вот хозяин был непривычно холоден, неразговорчив и даже зажат. Я спросил у жены, не болен ли или не разобижен чем, но получил отрицательный ответ. Попросив дочь передать сахарницу и произнеся »Марфа«, я услышал громкий возглас »Деда«: »Ну, сукин сын, Савелий! Так это же Марфа! А я думал, что ты, старый хрен, несовершеннолетнюю красавицу охмуряешь и хотел тебе по шеям навалять«.

В морозный и солнечный нынешний день, ежечасно вспоминая Семена Степановича, радовался я, что в Заповеднике, так прекрасно сегодня ухоженном, полностью подготовившемся к празднованию столетия его Хранителя, продолжают трудиться воспитанные им хозяева Петровского Б. и Л. Козьмины, зам. директора Е.В. Шпинева, хранительница дома в Михайловском В.В. Герасимова, зав. отделами И. Парчевская и М. Васильев, а руководит ими Г.Н. Василевич — человек тонкий, заботливый и деятельный.

К сожалению, большинство людей, запечатленных фотообъективами на открытии иконной выставки в Поганкиных палатах, покинули сей мир. Остались Александр Проханов да грешный автор этих строк. Но основы и заветы, чтимые ушедшими, и особенно С. Гейченко, не позволяют нам быть безучастными к судьбам Отечества.