— Ну, тогда вам надо сойти с поезда и продолжить свой путь пешком, минуя асфальтированные дороги. Ведь локомотив, везущий вагоны, был построен при советской власти, вагоны закуплены тогда же, железнодорожная ветка проложена комсомольцами-добровольцами, пара мостов, минуемых нами в пути, возведена не в дореволюционные и не в демократические времена, принёсшие лишь разруху и прожекты соединить мостом Сахалин с материком, а Луну с Землёй канатной дорогой. Надо бы вам, Артур, освободить квартиру предков в доме, построенном при презираемых "советах", выделенную бесплатно, уйти жить в лесной шалашик, чтобы быть последовательным в отрицании всего советского и не пользоваться благами, которые тогда создавались так мощно, что их эксплуатируют такие вот "отрицатели", ни шиша не создавшие до сих пор. Даже купив по коммерческим ценам жильё в построенном нынче доме, вы не сможете обойтись без света и газа. А все электростанции на территории бывшего СССР были построены советской властью, всё газовые месторождения разведывались и осваивались тогда же. Водозаборные станции и очистные сооружения — той же проклятой поры объекты, дороги, общественный транспорт, больницы и работающие в них врачи — всё из советского прошлого, отрицаемого вами. Так откажитесь тотально от всего. Одним дармоедом станет меньше! Собирайте в лесах грибы и ягоды по совету вашей Хакамады, питайтесь ими, пешочком совершайте хадж к святым для вас телам партийных боссов, внимайте их мудрым речам по охаиванию советского прошлого, а потом снова в шалашик. Будьте последовательны в ваших отрицаниях. А если столь же последовательны в этом будут ваши духовные лидеры, перестанут нещадно, на износ эксплуатировать инфраструктуру, созданную при советской власти, то Россия, избавившись от паразитов на своём теле, скорее выздоровеет и заживет счастливо.
ЧЕРВЕОБРАЗНЫЙ ДЕЛИКАТЕС Глава из романа "PASTERNAK"
Михаил Елизаров
15 июля 2003 0
Author: Михаил Елизаров
ЧЕРВЕОБРАЗНЫЙ ДЕЛИКАТЕС
...Ум Цыбашева быстро пьянел в незнакомой ему атмосфере религиозной культуры. Но отец Григорий всегда уберегал его от крайних суждений. Спокойную духовную середину отец Григорий называл трезвостью и почитал одной из важнейших добродетелей. Он призывал Цыбашева не к литературофобии, а всего лишь к здравому осознанию своего места, умению отделять свой взгляд от настроений века и сверять его с православными эталонами.
"Не нужно думать, что художественная литература — зло. Она становится его носителем только в том случае, когда начинает претендовать на духовность, а вот на нее у литературы никогда не было прав. Духовность отсутствует как понятие в этом вымышленном мире. Художественные ландшафты разнятся только степенью демонического… Вред от грубого скоморошничания "Луки Мудищева" невелик. Откуда там завестись дьяволу? Спрятаться негде. А заумный пафос какой-нибудь "Розы Мира" в сотни раз опаснее своей лживой спиритической мимикрией под духовность… С петровских времен, когда было унижено православное священство, люди предпочли проповеди светскую книжную литургию. Вслед за христианским Западом и Россия потеряла чувство духовного самосохранения, забыв, что религия не исторический пережиток, а оружие против невидимого и безжалостного врага. Каждое поколение вносило свою лепту в разрушение мистических церковных бастионов, ослабление Христова воинства…"
Взгляд Цыбашева задержал Пастернак. По своему типу он очень подходил, чтобы стать оболочкой. Имя было значительно и в то же время не особо выпирало из поэтической таблицы. Но стоило взять его в руки и рассмотреть поближе, сразу ощущался его идеологический удельный вес, точно среди алюминиевых форм затесался такого же объема кусок урана.
Настораживала его удивительная защищенность, но не только авторитетом Нобелевской премии. Существовало нечто более прочное, чем общественное мнение. Пастернак каким-то непостижимым образом оказывался вне критики негативной. Имя с религиозным экстазом произносилось либеральной интеллигенцией. Цыбашев даже помнил где-то вычитанную фразу о Пастернаке как о "духовной отдушине".
Лирика была точно покрыта смазкой — гладкая, изворотливая и скользкая, но, безусловно, из самого духовного ресторана — такой червеобразный деликатес, который приходилось не разжевывая глотать целиком. Употребление по строчке было чревато неприятными открытиями.
Стихи обладали какой-то радиоактивной особенностью облучать внимание. После прочтения оставалось образное марево, дурманящий поэтический туман. Чтобы поймать ускользающий смысл, Цыбашев буквально пригвоздил строку карандашом и далее читал, не отрывая грифеля.