Газета Завтра 514 (39 2003)

Они думали, что раз преступив через кровь, они смогут вернуться в уже привычный и приятный мир — мир кошерных салонов и торжественных сборищ — поучать народ и власть. Но нет, в этом мире все подсчитано. Ницше предупреждал об этом в "Заратустре", в притче о бледном преступнике, который "склонил голову, убивая, он еще и ограбил". Выйдя из пространства этики один раз, надо дальше идти по пути интенсификации имморализма. Испугались… Однако, словно злая насмешка, появились те, кто дали понять, что готовы идти дальше, и если надо — пройти и по костям либеральных интеллигентов. Первым было эссе "Без интеллигентов" Ярослава Могутина, из первого номера "Лимонки", вызвавшее подлинную истерику, но затем подобные тексты и настроения стали нормой даже в либеральных изданиях. И почему-то мои симпатии не на стороне "интеллигентов".

Какой-то из последних фильмов Рязанова (не смотрел) называется, кажется, "Старые клячи". Помните, что делают с загнанными лошадьми? Так теперь и с культурой. И со всей страной заодно.

ПОТЕРЯ ТЕРРИТОРИЙ

30 сентября 2003 0

40(514)

Date: 01-10-2003

Author: Георгий СЕМЕНОВ

ПОТЕРЯ ТЕРРИТОРИЙ

В Верховном Совете, как цели танковой стрельбы, была некая условность. Хотя настоящие снаряды крошили настоящие стены и настоящих, живых людей, все-таки этот расстрел был показательным. Главные, виртуальные, снаряды летели по национальным окраинам России, чтобы там "не возникали, нажравшись суверенитета".

Припомните, к тому времени распад страны уже считался свершившимся фактом. Будто стеклорезом прошлись реформы по границам субъектов федерации. Оставалось только слегка ударить по этим надрезам и пространство рассыплется на куски.

Зелимхан Яндарбиев тогда по всем мировым каналам новостей вещал о конце России. И это было правдой. Сытые, свежие боевики в новеньком обмундировании весело маршировали перед красавцем Дудаевым на главной площади Грозного, чувствуя себя в суверенной Ичкерии миссионерами исламского мира.

По ним, по ним стреляли танки с Краснопресненской набережной в октябре. И те же танкисты, что крутили в стальных башнях ручки наводки орудий на "Белый дом", через два месяца въезжали в Грозный. Потому нам тогда их и не жалко было— плененных, униженных Дудаевым. Столь ненавистным был Ельцин — расстрельщик, что в чеченцах мы видели едва ли не братьев по борьбе. Это потом, когда они стали убивать наших солдат не как ельцинских слуг, а как русских людей по соображениям джихада, в нашем сознании произошли перемены.

Пальба по "Белому дому" вызвала радость у чеченцев и ужас, отвращение других народов от центра — вот каким оказался краеугольный камень "построения новой многонациональной России".

После расстрела парламента чеченским, антироссийским духом прониклись не только татары и башкиры, но якуты, карелы, коми. Со скрытой симпатией они наблюдали за войной в Чечне на стороне боевиков. Многие народы рекрутировали своих молодых людей в Чечню. Недаром главным подрывником московских домов стал татарин Сайтаков.

Тупая, бездарная пальба Ельцина по Белому дому похоронила остатки уважения национальных окраин к русским правителям как таковым. Тогда проявилось самое жестокое начало московской власти, сравнимое разве что с массовыми депортациями. Как будто и не бывало традиции мирного сосуществования и дружбы народов. Самые тонкие, культурные связи между нациями презрелись Ельциным по причине махрового невежества.

Триумф образованщины в государственной власти — вот что такое был расстрел парламента 4 октября.

ПЛЕННЫХ НЕ БРАЛИ

30 сентября 2003 0

40(514)

Date: 01-10-2003

Author: Свидетельство Н. МИСИНА, инженера

ПЛЕННЫХ НЕ БРАЛИ

Когда на Дом Советов пошли танки, нас, больше сотни безоружных, укрыли в подвале. Потом пришли военные, не омоновцы, вывели нас, осмотрели, положили ничком в вестибюле 20-го подъезда. Раненых мы вынесли на носилках. Лежа ничком, я краем глаза видел, как носилки уплывают в комнату дежурных охраны (вход в нее рядом с КПП и входом в вестибюль).

Военные бешено палили в потолок. Среди нас были священники. Они встали во весь рост, закрестились, закричали: "Не стреляйте, не стреляйте!" Перестали.

В тишине я услышал голос врача: "Тяжелораненным нужна кровь". И показал рукой на стеклянные двери комнаты дежурных. И тут же — выстрелы, частые, глухие и, как мне показалось, шли они из-за этих дверей. Я пополз к комнате дежурных. Надеялся на Бога да полутьму. На полпути получил удар в лицо сапогом: "Куда, тварь? — Да кровь, кровь сдавать". Уже в двух метрах от дверей, так и не встав на четвереньки — боялся пальбы, — почувствовал, что ствол уперся мне в шею. "В туалет, невмоготу, пустите". — "Ладно, иди". И, отодвинув меня плечом, военный сам туда прошел.