Основной мотив голодовки известен уже всей стране: людоедская реформа по монетизации льгот. Поводом послужила хамская позиция "Единой России", когда альтернативный, "родинский" закон о льготах не просто оказался отклонен, но не был даже поставлен на рассмотрение. Но буквально с первых суток голодовка превратилась в акцию суперпротеста — против всего правительства, а не только Зурабова, против общего курса путинских реформ, а не только монетизации. Против того противоестественного порядка вещей, что сложился в России.
Именно так ее стали воспринимать граждане от Калининграда до Сахалина, по крупицам вылавливавшие информацию о голодовке, забросавшие Госдуму телеграммами поддержки и благодарности. 5000 телеграмм, писем, факсов, электронных писем за неделю — в условиях минимума информации об акции — это много.
Телеграммами обклеены гигантские стенды в зале заседаний "Родины" на четвертом этаже Госдумы. Творящееся там напоминает непрерывный многодневный хэппенинг: постоянно что-то происходит, самые разные люди вовлечены в некое действо, которое походит то на рабочую сходку, то на церковную службу, то на отвязанный рок-концерт, то на уличную революцию.
В этом предбаннике множество людей, всем находится дело, и каждый причастен действу, что совершается там, дальше, за закрытыми дверями, в кабинете Рогозина. Девочки-секретарши развешивают телеграммы, их приносят сюда охапками, от них уже сдурел отдел писем Госдумы. Пресс-секретари за ноутбуками пишут хронику голодовки, вбрасывают порции информации в Интернет, держат связь с соратниками со всей России, вылавливают из пучин киберпространства отклики, проклятия, благословения. Теле- и фотокорреспонденты обреченно обходят зал, подолгу ищут нужный ракурс для съемки, понимая, что ничего из отснятого не увидит свет. Тут множество депутатов из "Родины" — они проводят нескончаемые летучки, переговоры с союзниками, словесные стычки с редкими противниками, отважившимися проникнуть сюда. Зал заседаний напоминает ставку командующего: здесь разлито чувство причастности к чему-то великому, к какой-то тайне, что свершается в пяти метрах от тебя, здесь и сейчас, — причастность к творящейся истории?