Газета Завтра 7 (1159 2016)

В клипе у Шнура финал оптимистический — девушка падает личиком о паркет, но всё равно бойко вскакивает и устремляется навстречу своему счастью, уже без туфель, как есть, босая. Открывает дверь и оттуда — свет живительным потоком. Будет ли ей счастье с новым кавалером? Или он не способен полюбить её-обычную, и опять придётся врать-врать-врать — про папу-миллионера, страсть к искусствам и лабутены, которые куда-то запропастились? Экономическая нестабильность всегда отрезвляет — роскошь линяет, мозг включается. Шнур подвёл итоги: лабутенов не будет, даже поддельных. Зато Ван Гог — вечен, хотя до него ещё придётся дорасти.

Поделиться:

Апостроф

Апостроф

Евгений Маликов

спорт Культура

Аллен ГУТТМАН "От ритуала к рекорду: Природа современного спорта" / пер. с англ. под ред. В. Нишукова. — М.: Изд-во Института Гайдара, 2016. — 304 с.

Книг, подобных обозреваемой, в научном обороте немного, что, несомненно, обедняет научную картину мира, а это значит, что философы и спортсмены, осуществившие перевод текста, сделали важное дело не только для регбийной команды МГУ, но и для всех исследователей культуры.

Целостный, системный взгляд на феномен — хороший тон для научного труда, поэтому Гуттман начинает разговор с того, что наиболее примитивно во взгляде на спорт: с отношения к играм.

Что мы знаем об играх? Йохан Хёйзинга выводил сакральное из игры, Роже Кайуа — наоборот, а Фридрих Георг Юнгер утверждал, что агон — вообще не игра. Если первые двое готовы отнести спорт к священным актам, то третий — ничуть, поскольку исключал понятие соревновательности из игры и, следовательно, из сакрального. Этим общераспространённый взгляд на игры исчерпывается, если не считать теорию игр…

Что общее видят упомянутые авторы в предмете своего исследования? Божественное в самом духе игры! Даже Юнгер не спорит с этим, утверждая, правда, что спорт профанен. Гуттман неявно спорит с последним и убеждает: спорт священен. Провозглашая постоянство священного присутствия в состязании от древности до наших дней, он убедительно доказывает свою точку зрения.

История спорта, по Гуттману, начинается с ритуала. Строго говоря, о ритуале здесь говорить не совсем корректно, но вот о культе — вполне. Для ритуала в спорте не хватает центрального акта — жертвоприношения. Хотя автор приводит примеры соревнований, ставкой в которых были жизни игроков — как в цивилизациях Америк доиспанского периода, — он сосредоточен на культовой составляющей спортивного события. Гуттман касается времён легендарных, но серьёзный разговор начинает с олимпиад и связывает институциональное зарождение спорта с фиксацией результата.

Итак, олимпийские и прочие греческие игры — конечно, не ритуал, но, со всей возможной строгостью оценки, культ. Каждый раз в рамках древнего праздника участники разыгрывают спор о божестве, победитель обожествляется в рамках циклического времени, в контексте мифа о вечном возвращении.

Ритуал обновления возвращает спортсменов "во время оно", когда мир только появился. Стать первым в рождающемся заново мире — задача важная. Здесь следует обратить внимание на относительность результата — каждый новый мир свеж и уникален, он замкнут, смысл имеют только внутренние данные. Это циклическое время мифологии.

Выходя за пределы мифологического проживания действительности, Гуттман показывает, что христианство и позитивизм не уничтожили священность спортивного соревнования. Пусть христианство утвердило линейное время и конечность мира — оно не изменило цель. Закономерно, что Декарт провозгласил познание мира за конечное число шагов. Мы забыли об этом, но в век Просвещения все понимали, что картезианская картина мира религиозна: мир соразмерен людским познавательным способностям, нравственные заповеди соразмерны человеческим силам, нерешаемых задач нет, поскольку Господь создал мир для человека. Идеал обожения не пропал, подтверждённый тем, что Господь вочеловечился.

Но христианский Бог — Абсолют, поэтому соревнования идут не здесь и сейчас, а вообще: отсюда рекорды.

С кем соревнуется атлет, воспитанный христианской цивилизацией? С Богом, поскольку стремится к пределу принципиальных возможностей. Достигнув которого, он окажется в мире, свободном от "первых и последних". Вот только пределы, как говорил Коши, не достигаются — к ним приближаются.

Религиозная составляющая не исчезла, рекорд по-прежнему часть ритуала. Пусть никого не сбивают с толку количественные характеристики сакрального. Разве не божественным языком говорит математика? Она священна, как мог сказать Картезиус, поскольку языком математики говорит наука, а наука тем больше наука, чем больше в ней математики. Позитивизм неизбежно обожествил количество. Ритуал и рекорд, таким образом, находятся в одной плоскости — сакрального.