Я — красноармеец, потому что сын красноармейца, погибшего в 1943-м под Сталинградом. Я — красноармеец, потому что всю мою сознательную жизнь двигался с красными полками с того краткого кровавого боя на берегу Уссури острова Даманский до блокпостов на Донбассе в расположение батальона "Восток". Я описал советскую атомную триаду, уходя из Гремихи на атомной подводной лодке в район учебных стрельб. Поднимаясь на стратегическом бомбардировщике Ту-16 с грузом ядерных бомб. Совершая в ночи под звёздами рейд самоходных грозных ракет. Я почитал за счастье и великую честь, когда меня принимали воюющие батальоны. Я был с полками под Гератом и Джелалабадом, Кабулом и Кандагаром. Я был с советскими вертолётчиками в Эфиопии в районе сражающейся Эритреи, с советскими инструкторами в джунглях, где создавались ангольские бригады. В подземных лагерях намибийских партизан я пил водку с советскими офицерами, обучавшими партизан Сэма Нуйомы взрывать юаровские высоковольтные вышки. На трофейном американском транспортёре вместе с вьетнамцами я пересекал границу Таиланда, преследуя части отступавших из Кампучии красных кхмеров. На кораблях Пятой средиземноморской эскадры я приближался к берегам Ливана, где в долине Бекаа советские зенитные полки сбивали атакующие израильские самолёты. Мне выпала честь участвовать во множестве военных походов, которые явно или неявно осуществляла моя армия. Художник Верещагин, следовавший со своим мольбертом вместе с русской армией в пустынях Устюрта, в кишлаках Бухары, среди батарей Порт-Артура, пример его жизни и смерти является для меня идеалом русского художника.
Красной Армии нет. Но есть огромная, непрерывная во времени и пространстве русская история, в которой мировая тьма, столкнувшись с Россией, отступает и меркнет, уходит обратно в ад. Россия, обливаясь слезами и кровью, ведёт непрерывный рукопашный бой, сберегая мир от погибели. Красная Армия — это спустившееся на землю небесное воинство. Её солдаты и командиры, её ротные и комбаты, её комдивы и командармы, её великий генералиссимус, мученики, погибавшие на рубежах Подмосковья, на волжских кручах, в застенках гестапо, в санитарных поездах, — это святые двадцатого века. Их окровавленные бинты — как священные плащаницы, их простреленные полковые знамёна — как хоругви.