Газета Завтра 762 (26 2008)

Идеологи нашей нынешней контрреволюции с 60-х годов пытаются опереться на Достоевского. Да, он вложил в уста одного оголтелого революционера слова: "всякого гения потушим во младенчестве". Мол, к такому равенству ведут революции — "все будут рабы и рабстве своем равны". Так ведь это говорит один из тех, кого закономерно поставили к стенке в ходе "обоснованных репрессий". Это как раз образ мародера из пятой колонны русской революции, которая теперь и пляшет на могилах её подвижников. Это слова не о революции творцов, а о контрреволюции тех "сытых", которые в неё внедряются. Они и душат наших младенцев — миллионами — когда дорываются до власти. А тем, кто всё-таки выжил, не позволяют стать гениями множеством других способов.

И это — не единственный сложный образ у Достоевского из тех, что он предсказал в тяжелом предчувствии революции. Взять того же Великого Инквизитора. С ним иногда прямо сравнивают Сталина. Да, тут уловил Достоевский важные черты сталинской государственности. Но он как будто предчувствовал опасность такого перерождения этой государственности, при котором Великим Инквизитором становится Смердяков. Именно это и есть реальный и зримый итог ползучей контрреволюции "сытых". Нам ли этого не видеть!

Горький верно писал о сытых обывателях: "А вы на земле проживете, как черви слепые живут — ни сказок о вас не расскажут, ни песен о вас не споют". Да только плевали они на песни, они вообще их не любят. Важнее, что они раз за разом берут верх на более или менее длительный срок — и обессиливают борцов, созидателей и тружеников. Рим был разрушен не вандалами. Он был уже убит, когда ветераны его армии, возвращаясь домой, оказывались бессильными перед союзом преступного "дна" и коррумпированных чиновников. И эта модельная ситуация повторяется тысячи лет при разных общественных формациях.

Надо признать, что глобальные "черви слепые" выработали эффективные способы усмирять "борцов, созидателей и тружеников". Арсенал этих способов непрерывно обновляется и совершенствуется. На это бросаются огромные деньги, нанимаются обученные профессиональные кадры. Фигуры, которые становились символами и давали импульс движению вперед и ввысь, превращались в "имиджи", парализующие этот самый импульс.

Десакрализация символов стала технологией. Кафка, переводивший притчи Талмуда на литературный язык, писал, что даже нападения диких зверей можно сделать частью ритуала. Так и сделали — лицо Че Гевары превратили в атрибут молодежного "общества потребления", а китайская трикотажная промышленность завалила Запад майками с лозунгом "Свободу Тибету". Для интеллигенции есть штука потоньше — целая рать философов занялась "релятивизацией ценностей". Мол, нет ни истины, ни добра, ни зла. На всё можно посмотреть и так, и эдак. С одной стороны, с другой стороны!

Подшучивали над Горбачевым, а он знай делал свое дело — и шуточки над собой превратил в часть ритуала. В дураках опять оказались идеалисты, млевшие от песен Окуджавы. Тот импульс обновления и творчества, которым поманили в перестройку, был жеваной газеткой, на которую ловят глупую рыбу. Когда дело было сделано, выставили на авансцену фигуры, заведомо вызывающие рвоту, и с помощью СМИ тиражировали образ "дерьмократии". То Новодворская блажит с экрана, то Шумейко, герой компромата, гонит патриотическую пену. Вот вам носители идеалов. Культура провокации на высоте!

Но провокации — инструмент тактического уровня. Судьбу определяют медленные процессы в "большом времени". Тут побеждает крот истории, который роет в стороне от больших дорог. И получается, что "творцы, созидатели и труженики", занятые общим делом, оставляют беззащитными свой тыл. "Черви слепые" постепенно, но неуклонно, прогрызают ходы к узловым точкам нервной системы культур и народов. Они овладевают пунктами символической власти — в кино и на эстраде, в СМИ и общественных науках. И тогда плюрализм постепенно превращается в тиранию их тупого индивидуалистического эгоизма, а под маской релятивизации ценностей идет их целенаправленная подмена.

А затем и люди меняются! Шкала ценностей и устремления людей гораздо более пластичны и податливы, чем считали наши патриотические и коммунистические интеллектуалы. Это был их романтизм, ибо сами-то "черви" за тысячи лет убедились, насколько слаб человек и как легко его соблазнить.

Мы для нашего опыта берем два крайних состояния российского общества, разделенные всего сорока годами. Можно считать фактом, что общественную систему "эпохи Сталина" и нынешнюю "систему" строили в качестве активной организующей силы люди двух совершенно разных культурно-исторических типов. Это как будто люди двух разных народов, хотя и говорящие на похожих языках. Об этом факте прямо не говорят, а ведь тут узел наших проблем. Он настолько значим, что даже слабое прикосновение к нему вызывает сильный отклик.