Газета Завтра 803 (67 2009)

В начале 80-х годов малоинтересная даже для советского ребёнка газета "Пионерская правда" нежданно-негаданно приобрела культовый статус, взявшись печатать с продолжением вещь Владислава Крапивина "Трое с площади Карронад" — бомбу замедленного действия. Публикация эта (своей продолжительностью зашедшая на срок парижских романов-фельетонов Эжена Сю) здорово скрасила досуг тех юных, кто был склонен к бунту. Газету можно было взять с собой и, игнорируя рутину физкультуры и алгебры, читать на уроках. Попутно расставаясь с модельными иллюзиями "Взрослые всегда правы" и "Родители знают, что говорят". Многие из прочитавших книгу впоследствии выбрали "Не верь, не бойся, не проси" — это их право. Остальные развалили страну.

Крапивин предлагал пионерам следующий сильный сюжет. Жил-был в сером и сухопутном Усть-Каменске тихий пятиклассник Слава Семибратов. И было у него в жизни мало хорошего: детство без отца, "гулкая, похожая на вокзал школа", по-своему несчастная и кроткая, но вконец запутавшаяся мать да отчим с двустволкой, направленной в сердце мальчишки. Плюс библиотека и удар коробкой с акварелью в морду раскормленного гопника. Затем Семибратов переехал в Севастополь, город, овеянный романтикой героического милитаризма береговых батарей, и воспрял духом. В первый же день он познакомился со своим сверстником Тимом. Этот накануне выступил так: угнал отбывшую свой век баркентину "Сатурн", из которой собрались сделать плавучий ресторан. Угнал с целью разбить её о бетонные сваи причала. Чтобы никому не досталась. Ибо "некоторые люди не понимают разницы между парусником и пивной".

Понятно, что Семибратов не мог просто так пройти мимо такого отчаянного веснушчатого чуда. Мальчики тут же влюбились друг в друга и, общаясь между собой лишь кодовыми сигналами трёхфлажного "Международного свода", совершили множество героических дел. Но мама Славы в очередном пароксизме личной жизни попыталась увести парня обратно, на Урал: "Слали матери истребители и ломали им крылья белые". И тогда Тим кратчайшим путём рванул на яхте через штормовой залив, перехватил поезд и корабельной цепью приковал товарища к столбу. А ключ выбросил в придорожные заросли. Для надёжности.

Даже из столь скоропалительного пересказа можно понять, что такая история могла сильно подействовать на неокрепшие умы. О сюжете приходится говорить так подробно ещё и потому, что место Крапивина в отечественной словесности до сих пор сродни "второму подполью". Он более чем востребован, издательство "Эксмо" не успевает печатать дополнительные тиражи сине-белых томиков полного собрания его прозы, а между тем что-то я не припомню ни одной (!) публикации, в которой книги Крапивина хотя бы как-то — не принимать же всерьёз надоевшее сравнение его прозы с готическими романами — анализировались. Возможно, это как раз и хорошо! Принципиально отгородившись от всего, что ему ненавистно, непробиваемыми стенами морских справочников и карт, Владислав Петрович Крапивин сидит сиднем в Екатеринбурге, пишет всё новые и новые романы, в которых речь идёт уже о современности, а эскалация жестокости порой перехлёстывает через край ("Гуси-гуси, га-га-га", "Помоги мне в пути", "Ампула Грина"), изредка выбирается в автопробеги по России и является главной — и единственной — достопримечательностью своего города. Своими глазами видел раздел в одной из букинистических лавок экс-Свердловска. "Историческая проза", "детективы", "фантастика" и… "Владислав Крапивин"! Тот редкий случай, когда имя человека становится названием литературного жанра.

Затворничество Крапивина, отгородившегося от мира дамбами из параллельных миров, "шахматных пространств" и "лужаек, где пляшут скворечники" можно было бы банально объяснить эскапизмом. Так знайте же — в своё время Владислав Крапивин создал под видом пионерского отряда военизированную организацию "Каравелла", где дети постигали азы мореплавания, снимали любительские фильмы, но главное — учились ненавидеть врага. Девиз был один: "Враг — это взрослый!" За исключением, понятное дело, командоров отряда. Через "Каравеллу" прошло уже не одно поколение внятных людей; говорят, что она существует до сих пор, хотя и в сильно трансформированном виде. Что ж, ни одно хорошее начинание никогда не могло продержаться долго. Но многие ли писатели могут похвастаться хотя бы таким применением своих творческих сил? Юкио Мисима? Разве что он, да только пафосный потомок самураев был изначально нацелен на красивое самоуничтожение, а Крапивин и его формация стремились жить. И ради этого желания не щадили ни себя, ни других. Дисциплина порой застила разум, каждый в любую минуту мог быть объявлен "предателем" и "пособником взрослых". Исключение из коммуны проводилось перед всем строем, под строгий рокот барабанов. Скажи, куда ушли те времена?