Газета Завтра 828 (92 2009)

- Но, - возражали мы, - памятники в городе, как любые новые предметы на старых привычных пустых местах, травмируют и раздражают многих. Именно монументы есть самая близкая и доступная мишень для всякого сноба. Известно, с каким афронтом некоторые лица приняли работу Опекушина - ныне любимейший для москвичей памятник Пушкину. Неприятие - первый рефлекс толпы. Только потом, с привычкой, приходит радость при встрече, наслаждение замыслом и формой. Ведь со временем само пространство города будто подстраивается под новый объект. Интенсивная городская среда обволакивает, всасывает возникающие в ней явления и артефакты.

- Мой Достоевский, - это луковица, наполовину зарытая в землю - добавил Рукавишников, - в нем сильно подполье…

Тут уж я извинился перед мастером, что во время трагического пожара в Манеже я не удержался и вскарабкался на означенный памятник, пригревшись где-то на затылке Федора Михайловича.

- Нормальная практика, - невозмутимо отвечал Рукавишников, - во время волнений и народных гуляний такое порой происходит, и монумент должен иметь в себе необходимый запас прочности.

- Да, как, например, ваш памятник Юрию Никулину на Цветном бульваре. Кажется, от этого прекрасного автомобиля ничего скоро не останется. Ведь каждое прикосновение уносит хотя бы одну молекулу металла, а желающих посидеть рядом с "забронзовевшим" великим клоуном каждый месяц десятки тысяч.

Рукавишников улыбается, умозрительно считая гряды галдящих, окруживших его работу детей.

Спрашиваю:

- Ваш с Шаровым мистический булгаковский ансамбль на Патриарших имеет ли еще шанс воплотиться в жизнь?

Рукавишников огорченно машет рукой. Как видно, я затронул больную тему.

Победивший в открытом конкурсе проект памятника Михаилу Булгакову, предполагающий установку многофигурной скульптурной композиции по мотивам "Мастера и Маргариты" - этот проект был заморожен из-за протестов населения. Сегодня фрагменты великолепного скульптурного ансамбля, например, летающий автомобиль Маргариты, коротают свой век под окнами мастерской их автора.

Влиятельные граждане с Малой Бронной плюс активная инициативная группа зачем-то запорола этот любопытнейший и интересный художественный эксперимент.

- Наверное, из вредности! - добавляю я.

- Они в документах назвали себя - "Жители Патриарших прудов" - флегматично добавляет Сергей Шаров.

- "Жители прудов…" - это почти по Булгакову, - соглашаюсь я.

Шаров - автор идеи сто раз охаянного в печати магического примуса, который таинственным абажуром должен был парить у края пруда.

Как выяснилось, слухи об автостоянке, якобы запланированной под водной гладью, - эти слухи специально распространялись активными гражданами, настроенными против нововведений.

- Поймите, Александр Иулианович, все напуганы побеждающей в Москве безвкусицей. Мне кажется, надо было подробнее ознакомить граждан с сутью предлагаемого вами проекта. Расставить стенды, установить примерные модели. Тогда, возможно, вам удалось бы растопить холодные сердца жителей прудов. Непонимание возникло от незнания.

- Нет, думаю, здесь другое, - говорит Рукавишников. - Здесь какая-то подпольная традиция, идущая от критика Латунского. Дает о себе знать генетическая неприязнь к Булгакову. Его многие почитают на словах, но побаиваются. И факт установки ему памятника был бы неприятен многим. Это таинственная, тонкая вещь…

- Очень жаль, Александр. С возрожденной мистерии Патриарших могло бы начаться осуществление московской утопии, когда центр, начиная с садового кольца, станет пешеходной зоной, территорией памятников, художественных мастерских, садов и музеев.

- Это, действительно, утопия. Ведь у нас всё наоборот. ВДНХ - это был уже готовый "Парк советского периода". ВДНХ - это действительно мистерия. Запустить бы туда горбатые "Москвичи", "Победы", "пятитонки", и тёток поставить торговать сиропом и эскимо… А вместо этого запустили туда вьетнамцев торговать шмотками, которые забили всё евровагонкой. А поди, сделай еще раз ВДНХ! Мечтать-то сколько угодно можно. У нас правит бал псевдосовременность, которая убивает настоящее.

Спрашиваю Рукавишникова о новых современных районах, о культуре небоскребов, которая предполагает иные требования и масштабы. Ведь сегодняшняя "дикая окраина" мегаполиса не затронута монументальным искусством. Каковы формы и каковы принципы таких композиций?

- Думал на эту тему, - отвечает Рукавишников. - Думал бы и дальше, если бы была в этом хоть какая-то потребность. Мне бы хотелось быть в роли того башмачника, кому приносят кожу и размер, а он говорит: "Приходи через неделю!" Всё можно сделать: и мобили, светящиеся и вертящиеся, и инсталляции. Здесь для фантазии огромный простор. Как вариант мне, к примеру, нравятся среди суперсовременной среды элементы неоантики. Или, наоборот, когда в старинном интерьере вдруг возникает современная, формалистская деталь…