Газета Завтра 832 (96 2009)

А обжигающе-чудовищная правда о хазарах, поведанная Вархолой Егору и самим же Егором потом проверенная на личном опыте, — как вам она? Аутентичны — до зубовного скрежета — и сами эти фатальные хазары — покрытые пулеметными лентами "низкорослые длинноволосые толстяки" (Урус Егор — Хочеш "Кафкас пикчурс" искал? — Дэнги давай — Биллион манат — Режисeрысы Мамаев кирдык).

А притча о Тишайшем-из-нас, блаженный и нескончаемый сон которого разворачивается на фоне прогрессирующего безумия жены Шопена? Вам это ничего не напоминает? Ведь прямо с жизни списано. Ведь это же ушедший в бессознанку русский народ, счастливый в своем аутическом неведении относительно планов "режиссeрысы Мамаев". И прав, прав был тот врач, который задумчиво сказал на кухне той коммунальной квартиры: "Разбудив его, кого мы разбудим?"

"Я всегда доверял врачам и принял рецепт с благодарностью. Спящий не храпел, не бормотал, не вертелся c бока на бок. Он никому не мешал. Между тем, будучи разбужен, он мгновенно начнет доставлять неудобства если и не "целым человечествам", то нам с женой определенно".

Ну, гениально — что тут скажешь? Народ-то — нехороший, фашистский. Страшный-то народ, если разобраться. Он только и хорош, когда спит зубами к стенке…

А сама идея погрязшей в кровавом беспределе литературной мафии, стежки-дорожки багрово-липких следов которой всплывают то тут, то там по тексту… Этих бывших работников литкульта и тружеников гильдии переводчиков, а ныне чернокнижников, взявшихся за пистолет, топор и гранатомет в суровой борьбе за сверхприбыли от продаж бесценного стихсырья… Этих профессионалов стального пера, которые мочили, да и ныне (все, кроме прозревающего в великой тишине Егора) мочат жестоко, хладнокровно, самозабвенно…

Ведь это же всё родное, россиянское — россиянское до боли, до умопомрачения, до влаги в глазах и зуда в носоглотке. И всё оправданно — и творческие цели, и средства художественной выразительности. "Кафка's пикчерс" представляет…

Россиянская действительность настолько абсурдна и гротескна, а обитатели сей сумеречной зоны в такой степени привыкли к свойственному ей матово-свинцовому сюрреализму, что пробудить и заинтересовать их можно только за счет бесконечной актуализации абсурда и нагнетания гротеска — путем возведения россиянского "сюра" в степени еще небывалого концептуального и игрового беспредела. Чтобы солнцем паленые, всеми ветрами битые и всеми дождями умытые — тертые-перетертые аборигены землицы россиянской не уснули бы над журнальчиком художественной прозы, приходится писать вкусно, с сочно хрустящими детальками, с перчиком-лучком, с гиперболками и завихреньицами, с пряненьким таким безумьецем. Ведь чтобы донести до читателя какую-то мысль, сегодня "просто стебаться" уже мало — надо стебаться параноидально и бесновато. Только так не отстанешь от россиянской жизни, которая сама есть воплощенный стеб, обжигающая паранойя и беснование почти запредельное.

И то, знаете ли, с трудом получается (вот автор знает) — не образуется, по крайней мере, ни квадрата, ни куба. Обнаруживаются, как ни зажигай, лишь вполне скромненькие себе преувеличеньица — да и то лишь местами. А большинство сцен, собственно говоря, воспринимаются как описание жизни "вполне себе реальной" — "как у людей". Ну, может, на одну пятую корпуса идет мустанг натанова креатива впереди реальности, данной нам в ощущении на состояние октября 2009 года, да и только.

Но и эти полкорпуса для нас важны — как констатация неизбежности необратимого.

Страшная книга. Страшная!

Страшная, как лицо реликтового гоминоида, в которого верил (и не без основания!) профессор Поршнев. Или скорее даже как физиономия номадического андроида (с его нановерблюдами и клонированными ишаками), о приходе которого возвестил нам мятежный Жак Аттали.