Газета Завтра 854 (13 2010)

     Это — если брать фактурную сторону. Дальше — хуже. Порой пластинка укладывается в ехидное — "много Шумова …и ничего". Тот же последний альбом "Центра" "У Прошлого Нет Будущего" по-настоящему куда более содержателен. Пожалуй, выгодно выделяются только открывающая пластинку "Эпошка" ("Это не эпоха, это эпошка, это не храм, это сторожка, не пантеон, а времянка, не тайная вечеря, а бытовая пьянка") и отчуждённое страдание "Одна и надолго", сотворённое в союзе с "Барто".

     Шумов справедливо замечает, что создаёт произведения искусства, а не пишет статью в газету и не протоколирует события, как участковый.

     Но в контексте "актуального искусства" угрюмый элетропоп просто не убеждает. Для сатиры всё довольно наивно и пресно, для публицистики — анемично. Номер с "Би-2" в защиту пенсионеров скорее умиляет — думается, в фирменном пирсинге подбородка Шуры Би-2 "уместится" не одна пенсия.

     Иногда возникает ощущение, что Шумов смотрит на "дорогих россиян" как на идиотов-туземцев — "живёте и не врубаетесь, что происходит", и как честный человек пытается это объяснить. Поклонники довольны, "хомячки и крысы" шумовский жест даже не заметят, а заинтересованные наблюдатели пожимают плечами. И вовсе не из-за снобизма или цинизма. Просто прямолинейная, умеренно-политкорректная констатация не просто не задевает, но зачастую сама становится элементом медийного шума, в котором исчезают понятия и представления. Ждём нового Содержания.

1

Георгий Судовцев АПОСТРОФ

Сергей Круглов. Переписчик. — М.: Новое литературное обозрение, 2008, 288 с., 1000 экз.

     Еще Пушкин в своем "Путешествии в Арзрум", говоря о неожиданной встрече с телом Грибоедова на грузинской дороге, написал: "Мы ленивы и нелюбопытны..." Так оно и есть. Во всяком случае лично про себя могу подтвердить: да, ленив и нелюбопытен. Некоторые интересные и даже важные литературные артефакты доходят до моих рук преимущественно самотеком, через несколько месяцев или даже лет после их появления на свет. И про них уже всё, оказывается, давно сказано и забыто.

     К счастью, поэзия — продукт, выдерживающий достаточно длительное хранение, а порой даже и требующий многолетней выдержки.

     Однако тема священников и монахов, которые занимаются стихосложением, или поэтов, которые уходят в священники, занимательна прежде всего неявным и таинственным сопряжением Слова божественного и слов поэтических. К Слову эти слова, похоже, относятся как ангелы к Богу. Есть среди них и немало падших.

     Автор "Переписчика" отец Сергей Круглов в этом ряду стоит вроде бы недалеко от иеромонаха Романа и отца Константина Кравцова, первого православного священника, совершившего литургию в Антарктиде, но воплощает своим творчеством совершенно иные интенции.

     "Свиное ухо"

     Прянув гневно: "Что?

     На кого это ты?! Повтори вслух!"

     Лапками я засучил: "Да нет, что ты;

     Это я на себя, на себя!.."

     Плетёный стул скрипнул; тиха терраса;

     Мы не произнесли ни слова.

     Глупый диалог помыслов, как комара, отгоняю взмахом

     И любуюсь сбоку:

     Всё-таки как огненно прекрасен

     В медовом русском закате

     Православный еврей-священник!"

"Натан и я пьём вечером чай на террасе".

     Несть, несть во Христе ни еллина, ни иудея! Но зачем тогда про "свиное ухо"? В порядке самокритики и большего доверия со стороны читателей? Мол, сам автор не скрывает, что грешен антисемитизмом и кается в своих грехах, надо и нам каяться.

     "Резиновым спиртом техническим

     Небо до скрипа вымыто.

     На серых досках лиц как ногти — глаза.

     Полынь и крапива. Сип: "Жид!.."

     Помои с крылец: нищий приход,

     В воскресную школу не ходят, скособочен храм.

     Рукоположен и сослан!"

"Натан принимает сан".

     Не правда ли, какое изощренное издевательство над священником?!

     "Где ваша вера? — ликовал Натан, кашлял,

     И слоистый дым, вязок, качался — тадам! — на стыках, —

     Ваша вера — рабство, грязь — ваше счастье!

     Свиное своё сало зовёте вы смиреньем,

     Покаяньем — вот эту вашу хвастливую водку,

     О вы, необрезанные сердцем!"

     Слушали, ухмыляясь.

     Потом — били,

     Весело, подвесили с гаком: "Ах ты!.. Нна, нна!" Тадам, тадам.