Газета Завтра 872 (31 2010)

     С улыбкой грустной на меня.

     Потом, вздохнув, добавил строго —

     Мол, всем известно, мы добры.

     Но это — если нас не трогать,

     А так — добры мы до поры...

     Конечно, техника покруче

     Смотрела раньше в небеса.

     Но кое-что хранят на случай

     И ныне верные леса...

     Я не просил открыть секреты,

     Но утвердился в мысли тут:

     У Беларуси — есть ракеты!

     Они Россию берегут...

      ГОРДЫНЯ

     Был ученик ему безмерно предан,

     но вдруг услышал то, о чём не ведал:

     "Ещё сегодня, до начала дня,

     ты трижды отречёшься от меня..."

     "О нет, Учитель! Невозможно это!"

     Но так оно и вышло: до рассвета

     беда подкралась к ним со всех сторон -

     и от Него отрёкся трижды он.

     Потом молился, горестно страдая.

     И был прощён. И просветлел, рыдая.

     И навсегда постиг добро и зло.

     И два тысячелетия прошло.

     И отреклись — совсем иные — снова

     вдруг от всего святого и родного,

     в корысти отступились от присяг —

     но не страдают, сделав этот шаг.

     Живут, жируют, правят — и похоже,

     что милости совсем не жаждут Божьей.

     Но — ведают (!) в гордыне, что творят...

     И этот грех простит Он им — навряд.

      СРЕДИ ЗВЁЗД

     Я живу среди истинных звёзд.

     Не штампованных "фабрикой грёз",

     А таких, что однажды зажглись —

     И навек озарили нам жизнь.

     За окном моим — Звёздный бульвар,

     Чуть поодаль — музей Королёва,

     Циолковский — с пророческим словом,

     И Ракеты сияющий старт!

     Вот Гагарин и те, кто за ним, —

     В молчаливом строю на аллее.

     Русский Космос дыханьем своим

     Здесь и душу, и память согреет...

     Это слово привычно горит

     Над гостиницей и кинозалом.

     Славный час о себе говорит

     Каждой улицей, каждым кварталом.

     Ничему тут забвения нет.

     И как памятник гордой эпохе —

     Телебашня, легенда тех лет,

     Рвётся к завтрашней звёздной дороге!..

      ПРОЕЗДОМ

     И без того я в городе родимом

     Нечастый гость, а в этот раз маршрут

     Ещё грустнее: проезжаю мимо...

     Лишь остановка — несколько минут.

     Родной вокзал глядит, не понимая:

     Неужто я его не узнаю?

     А чуть вдали — и улица родная

     С надеждой смотрит в сторону мою.

     Я даже вижу окна, из которых

     Годами сам смотрел на поезда...

     Но о таком свиданье с отчим домом

     Не помышлял, конечно, никогда.

     ...Пяток минут безмолвно на перроне

      Стою, пока окликнет проводник.

      И вот уже во вздрогнувшем вагоне

      К стеклу холодноватому приник.

     Состав опять в пылу неутомимом

     Поплыл на зов зеленых фонарей,

     И город детства — мимо, мимо, мимо! —

     Уносится обратно всё скорей.

     Колёса набирают обороты,

     Последние знакомые дома

     Останутся сейчас за поворотом...

     А поезд закричал — и так охота

     Сойти с него, чтоб не сойти с ума.

      РЯБИНА

     Ломая планы, встречи, даты

     И отменяя все дела,

     Опять больничная палата

     Неумолимо позвала.

     Больница — грустная страница,

     А за окошком, как на грех,

     Рябин багряные зарницы

     И долгожданный первый снег.

     Но там, за снегом и за речкой

     Огнями полночи хмельной

     Сгорает город бесконечный

     В горячке долгой и больной.

     В нём всё кого-то выбирают,

     В нём веселится сытый сброд,

     А он неслышно умирает

     Уже который день и год...

     Он задыхается от смога,

     Он в тромбах пробок день и ночь.

     Но не пришлёт страна подмогу —

     Ей тоже некому помочь...

     О, наша Родина больная,

     Не птичий грипп — крыло чумы

     Простёрли недруги над нами

     И правят пир под сенью тьмы,

     По захолустьям и столицам

     Вершат неправедный обряд...

     Но вечно это не продлится —

     Уроки жизни говорят.

     Той жизни, где не раз во мраке,

     Осилив немощи излом,

     Мы поднимались, как в атаке,

     Сминая орды и рейхстаги,

     И знали твёрдо об одном:

     Рябины, алые, как стяги,

     Нам верно светят за окном!

      ПРОГУЛКА

     В больничном парке — тихие аллеи,

     Где вечерами — редкие круги...

     "Я думала: поэты — не болеют,

     Раз помогают выживать другим.

     Бывает так темно в душе и в доме,

     Что кажется — уже не рассветёт.

     Но полистаешь подзабытый томик,

     И хмарь спадёт...

     Не выбираешь авторов при этом —

     Довольно и того в минуту бед,

     Чтоб рядом просто были те поэты,

     Кто про вечерний, несказанный свет

     Или кремнистый путь опять расскажет,

     Кто проведёт от скифских ковылей

     К избушке няни, и в ночи покажет

     Звезду полей...

     Кто разгадает, что край света видно

     За первым же углом в местах родных,

     Кто вымолвит о павших неповинно:

     "Их души воплотятся во благих..."

     И станет сразу легче и теплее,

     И до поры отступят боль и мрак.

     Я думала, поэты — не болеют!"

     О, если б так...

      ВОСХОД

     Огромного города рокот ночной

     Едва уловимо живёт за стеной,

     Где небо над лесом с неведомых дней

     Такое, что нет его в мире темней.

     Но я по утрам наблюдаю восход,

     Когда эта темень свершает исход,

     Теснясь, отступает в незримый простор

     И гасит до вечера звёздный костёр.

     И яркое пламя иной красоты

     Является вдруг из-за чёрной черты.

     Лучами коснувшись берёзовых глав,

     Оно в золотой обращается сплав.

     И после — весь день себя миру дарит...

     "Не спи на закате", — сосед говорит.

     А я и не сплю, просто рано ложусь,

     Безделья больничного молча стыжусь.

     Но если и правда забудусь когда,

     Просплю телевизор — большая беда...

     Зато, упреждая врачебный обход,

     Я каждое утро встречаю восход!

      ВЕРА

     Снова вижу в ночи —

     не понять, наяву ли, во сне ли —

     две дороги, которым

     дано предо мною лежать.

     Как по первой пойду —

     там дышать на ходу всё труднее.

     Как ступлю на вторую —

     там легче совсем не дышать...

     Я вторую дорогу

     спешу обойти стороною,

     я по первой бреду

      из последних, истраченных сил.

     И твой голос родной —