Газета Завтра 900 (7 2011)

В процессе коэволюции человеческого сознания и социальных форм доминирующая роль, конечно, принадлежит человеческому сознанию как более пластичной и творческой субстанции. Социальные формы более инертны — они следуют за сознанием и "переформатируются" под его влиянием. В перестроечном СССР прологом изменения массового сознания было начатое Горбачевым изменение социальных форм, но само это изменение было стимулировано изменением сознания разнообразных (элитных и не очень для того времени) прослоек, сообществ и меньшинств. Человеческим воображению и интенциям всегда легче меняться, чем социальным структурам.

В этой связи симптоматично то, что отечественная социология во все времена уделяла основное внимание не человеку, а именно социальным формам, отводя их совокупности роль основной творящей субстанции в человеческой "экосистеме". Советский истмат видел общество, видел "классы и прослойки", но не видел самого человека, который оставался для него всего лишь "материальной точкой", малоинтересным ньютоновским "атомом", не имеющим за собой ни глубины, ни тайны. Именно эта "закваска" западного механицизма обрекала отечественную социологию на бесплодность и постоянное "запаздывание" за социальной эволюцией. Задним числом социология находила объяснения и разрабатывала концепции, но эвристический ее потенциал был близок к нулю. Это касается и дореволюционной русской, и советской социологии.

В 1917 году всех поразило, как быстро русский народ "сбросил маску" православного "народа-богоносца". Это пришло неожиданно, как откровение. Монархия, а с ней и "тысячелетняя Россия слиняла в три дня", как выразился В.В. Розанов. Эту революцию "проморгали" и "легальные" марксисты", и даже Ленин с большевиками. Они присоединились к революции "задним числом", когда она уже началась и разгорелась помимо них.

Точно так же советские обществоведы, социологи и "шаманы истмата" "проморгали" в 1991 году и либеральную революцию. Даже на стыке 1980-х и 1990-х Советский Союз все еще казался несокрушимой "глыбой", от которой зависели судьбы мира. А разговоры об инсталляции капитализма и вовсе казались экзотической причудой интеллигенции, разбуженной очередной оттепелью. И уж совсем никто и близко не мог предвидеть того, что главным дивидендополучателем, а, по существу, и заказчиком капиталистической реструктуризации (пост)советской экономики выступит прослойка бывших советских партийцев, хозяйственников и силовиков. В том же 1991 году и далее на протяжении 90-х и правые, и левые были поражены тем необъяснимым равнодушием и фатализмом, с которым тот же народ встретил действия, лишающие его фундаментальных социальных прав, — причем прав вполне реальных, отвечающих самым "шкурным" интересам абсолютного большинства. Советский Союз и социализм опять "слиняли" в несколько дней. Хотя изменение социальных форм, как никогда, подталкивало людей к очередной революции, люди и не подумали самоорганизоваться для защиты своих интересов. Необъяснимым это равнодушие остается и сегодня — даже более необъяснимым, чем тогда. Чего ждут люди в ситуации, когда все стало "до боли" ясным и очевидным? Надеются обмануть судьбу и вскочить в последний вагон поезда, который идет в противоположную сторону?

Короче говоря, построенный из совокупности до предела упрощенных мифов западного механицизма советский истмат нарисовал нам очень странный, плоский мир, населенный такими же "плоскими" людьми-атомами, мир, в котором, может быть, и присутствуют загадки, но отсутствует Тайна. В этом мире, точнее, в этой мировоззренческой модели, нет Тайны потому, что в ней нет человека (поскольку индивид — еще не человек) и человеческой глубины, упирающейся или, вернее сказать, "впадающей" в Бога. Ибо только оттуда и проистекает Тайна, которая присутствует в социальных формах и творит новые социальные реальности. Причем ее нет в самих социальных формах как таковых, она проистекает в них именно что из человека, внутренний мир которого был отброшен "ради удобства" и европейским Рационализмом, и советским истматом.

Всё это ставит точку на концептуальном примате социальных форм и разворачивает нас к человеку, к его внутреннему миру как тому горнилу, в котором переплавляется старый мир и рождается новый. Только рассматривая и изучая социальные формы в сочленении с человеческим сознанием и его динамикой — сознанием как отдельных людей, так и сознанием коллективным, — мы сможем наполнить наше обществоведение эвристическим смыслом и наделить его некими предсказательными способностями.